Читать интересную книгу В тесных объятиях традиции. Патриархат и война - Нона Робертовна Шахназарян

(поскольку речь идет о чрезвычайно милитаризованном сообществе), учреждениях инфраструктуры[224], в слабовыраженном частном секторе, не могут удовлетворить запросов населения.

На этом фоне послевоенная демодернизация быта усугубила положение женщины, которая оказалась перед необходимостью выполнять вдобавок ко всем «женским» заботам «мужские» виды работ. В то же время отсутствие мужчины позволяет женщине реализовать свой собственный экономический проект[225]. Женщина выступает как экономически активный и социально независимый объект. Параллельно с этим она может неустанно развивать дискурсы жертвы, чтобы показать окружению вынужденность своего дистанцирования от традиционной женской роли. К тому же действия таких женщин легитимируются самым мощным «гуманистическим» аргументом — «нечем кормить детей». Иногда оправдываются самые скандальные с точки зрения патриархатно ориентированного общества женские стратегии, в том числе спонсорский гендерный контракт (см. ниже).

Рыночная экономика, безусловно, затронула систему традиционных отношений, в том числе и сферу традиционных обменов. Однако эти изменения не повсеместны и прежний порядок особенно устойчиво сохранился в селах. Информант из с. Хунушинак Мартунинского района: «Нахожусь на полном обеспечении у родителей и брата. Дочь свою муж с тех пор так ни разу и не видел. А я всю жизнь прождала его, 8 лет, пока он 2 года назад ни приехал в Ереван. Говорят, снова женился… До села даже не доехал. Брат говорит, умно поступил, пусть лучше не суется в село, пристрелю». Вся работа в сельском домашнем хозяйстве производится вручную. Растянутые на целый день, а то и несколько дней операции занимают все время женщины, оставаясь при этом не престижным трудом, поскольку не приносят денежной прибыли: «Весь день занята хозяйством: корова, куры, телята, свиньи, гуси. Корову дою, сыр делаю, взбиваю масло в хнеце (глиняная маслобойка), делаю мацун, варю мыло — весь день кручусь».

В случае если женщина вырывается из сферы своей женской «не-работы» в хозяйстве и дома[226] и вторгается в сферу мужской «работы», она интерпретируется обществом как нарушитель традиционных норм (особенно теми мужчинами, перед которыми вырастает новый конкурент), поскольку затрагивает диспозиции институционализированных патриархатных иерархий. Такой переход возможен благодаря тому, что женщина включает в этот процесс свои неформальные сети, эксплуатируя систему так называемого «расширенного родства»: помощь родителей, сестер, других родственников по уходу за детьми, которая в свою очередь является частью сложных реципрокных обменов.

Раздельное проживание супругов, связанное с миграцией мужчин, с одной стороны, безусловно, деструктивно влияет на семейные отношения, с другой стороны в женщине крепнет уверенность, что она в состоянии самостоятельно справиться с трудностями. Другой вопрос, что счастье и удовлетворение это ей вряд ли приносит, поскольку никак не увязывается с ее собственными интериоризованными представлениями о гендерных ролях и «женском счастье». Гораздо чаще информанты говорили об уязвленности и чувстве собственной ущербности от вечного отсутствия мужчины, чем радостных ощущений от освоения публичной сферы: «Женщина не должна этим заниматься. Да и престиж падает (букв. честь падает — pativyt yngnuma)». Некоторая эмоциональная свобода, полученная женщиной в случае, если муж исправно высылает содержание, или если ее собственный проект успешен, не компенсирует отсутствия мужчины. Это связано в первую очередь с символическими потерями семьи, психологическим дискомфортом женщины и ее детей.

Так, те преимущества, которые имеет женщина, проживая в патриархальном обществе, такие как ее полное обеспечение (в обмен на пассивную, подчиненную роль), отчуждаются от нее, что вызывает сбой системы, признаки ее кризиса. Выполняя «мужскую» работу, автономно, без помощи родственников, обеспечивая себя и своих детей, женщина приобретает право на субъектность. При этом интерпретации и оценки поведения такой женщины, сопряженные с «нормами», также амбивалентны: с одной стороны, у нее не было выхода, и она пошла на это ради детей (пафос жертвенности, риторика сакрализации материнства); с другой стороны, «что это за мужчина (муж), который позволяет женщине быть предоставленной себе» и, в конечном счете, «что это за семья». Эти витающие в воздухе, не всегда эксплицитно проговариваемые «смыслы» и обнаруживают символические потери семьи, отдаляющие ее от идеалов «образцовости», «нормы». Тем не менее, отсутствующий, удаленный от семьи мужчина-мигрант — нормальное явление и его семья имеет минимальные символические потери ровно до тех пор, пока ни рождаются слухи об измене жены, или она вынуждена зарабатывать самостоятельно «неженским трудом». Эти два факта делают ситуацию анормальной: изменяя мужу, она выступает как субъект желания, нарушая правило женской пассивности; внедряясь в социальную сферу, срывает покровы таинственности, пересекает границы, тем самым демистифицируя «мужскую провинцию» и создавая прецедент. Такие жизненные стратегии натыкаются на сопротивление среды через дискурсивные практики порицания и осуждения, подвергая женщин добавочной маргинализации.

Проблема сексуальности часто сливается с проблемами экономического характера, без экономических коннотаций и интерпретаций ее обычно нет в манифестных версиях. Встречаются случаи женских практик заключения так называемого спонсорского гендерного контракта, при котором предусматривается обмен сексуальных отношений на экономическое содержание: «Прошел год с тех пор, как он уехал в Москву. Она звонила ему и говорила, что очень нуждается, дров нет, есть нечего, дочь-студентку нечем содержать. Пришли денег или сам приезжай, одна не потяну. А он все отговорки придумывал, то его дома нет. Раз позвонила, два. Обозлилась и завела любовника, который решил все ее проблемы и в хозяйстве, и денежные». Прибегание к этой практике в условиях традиционного общества предполагает такую загнанность в угол, когда женщине не страшно растерять накопленные символические очки. К тому же следующая фраза дает объяснение и «оправдание» поведения: «Дети взрослые, все поняли, что это все для них делается, ради них».

Разрешается положение жен мигрантов самым различным способом. Наиболее частые случаи, когда мужчины, интегрировавшись в принимающие общества, тут же забирают к себе семью, таким образом, по сути дела сменив место жительства. Именно такой путь выбирают мужчины (в данном случае ответственность ложится на них), заботящиеся о респектабельном образе своей семьи. Таков удел наиболее успешных из них.

Менее удачливые из них, не находящие ресурсов, чтобы обустроиться и отправлять регулярное денежное содержание, либо забрать к себе семью, либо вернуться к ней, завязают в местах переезда на долгие годы («мужья по дороге рассеиваются»[227]). При этом, оказавшись фактически главами своих семей, большинство женщин сталкиваются с патриархатными предрассудками. При определенном стечении обстоятельств эти дискурсы влекут за собой серьезные последствия для семьи. Жизнь женщины в отсутствие мужа подвергается жесточайшему социальному контролированию. Вершители учета держат удаленного мужа в курсе «моральных» дел его семьи через неформальные каналы информации (под бдительным оком оказываются в первую очередь жены и дочери). Изучение судебных документов бракоразводных процессов выявили случаи развода, инициированные мужем на почве измены: «Пока я был в России, она была