неверна мне. Прошу развода». Социальная цензура, последовательно выполняя функции контроля и слежения, выступает здесь как некий «объективный» глаз, зачастую моделируя практические стратегии мужчин и женщин, конструируя их жизнь. Сознание людей (в зависимости от степени их лояльности традиционально-патриархатным идеалам) зачастую зомбируется, попадая под пресс представлений о «нормах», «кодексах чести», идеалах образцовой маскулинности, критериях подлинности, настоящести. Стабильно высокий для этих мест уровень разводимости, связанный с миграциями, также сильно бьет по женским интересам ввиду гнета гендерных стереотипов и более низкой вероятности повторного брака для женщин. В то же время, оказавшись разведенными де-факто, некоторые женщины требуют узаконенного развода, рассчитывая получить ту минимальную помощь от государства, которая им причитается. Процедура развода легально упрощается (разводы быстро оформляются в отсутствие мужчины) с одной стороны, разрушая основы семьи, с другой стороны, выступая как мера, направленная на минимальную защиту интересов женщины и ее детей.
«Идеальное» разрешение ситуации, когда все акторы достигают ожидаемого, выглядит так: «Сосед наш К. на днях приехал из Риги. Привез жене красивый халат, толстую золотую цепь, кучу подарков детям и деньги в придачу». Однако будет неверно назвать такой сценарий окончательным разрешением, поскольку часты случаи, когда мужчины ведут двойную жизнь и спустя много лет после исправных приездов и существенных материальных вливаний в бюджет семьи, в конце концов, остаются на месте миграции с другой семьей. Таким образом, двоеженство как новый образец семейных отношений в ситуации трудовой миграции становится в некотором смысле нормой, приобретая статус гендерного контракта, одной из моделей гендерных отношений.
Редкие смелые женщины в карабахском обществе выражают активный протест против подобных мужских практик, не принимая обратно в семью мужа, отсутствовавшего десять-пятнадцать, а то и двадцать лет: «Недавно приезжал, хотел вернуться в свой дом, но я ему сказала: „уезжай, не нужен ты мне. Где ты был, когда я с внуком сидела под бомбами, мерзла без дров, некому было мне блиндаж выкопать“. Так и уехал назад к своей… Я не жалею <…> здоровье уже не то. Все эти переживания и страхи в войну даром не прошли, заболела сахарным диабетом, сижу на инсулине. Функции щитовидной железы тоже нарушены». В таких случаях большинство людей, в том числе и женщины, осуждают их.
Другой сценарий, когда уезжают на десять-пятнадцать лет, не присылая денег, не звоня. После чего вдруг обнаруживаются и забирают к себе семью. Из письма Л. от 04.01.2002.: «…не написала самого главного и важного. Приехал муж З., моей золовки и забрал её с дочерью. Представляешь, через 10 лет? Даже не верится. Они уже в Обнинске, вчера говорили с ними. Девочка будет там учиться, пойдет в 4-й класс…».
Итак, среди причин, порождающих миграцию, можно назвать массовую безработицу, повышение уровня бедности, нестабильность экономической ситуации, клановость управленческой системы (непотизм), ожидание новой войны, психологическое состояние населения: чувство безысходности и фрустрированность. Матримониальный статус женщины и «честь» ее мужа в условиях дистанционного проживания не подвергаются сомнению до тех пор, пока окружение ни сформирует об этом мнение. Становясь самостоятельным и активным экономическим актором, женщина не просто подрывает основания традиционалистского дискурса, но выступает как конкурент мужчины в публичном пространстве. Женщина в самопрезентациях обычно поддерживает мнение, что она нарушает социальные нормы и роли поневоле, что наряду с практиками тоже может быть информативным. Подобные презентации транслируют ценности презентирующего, его представления о «норме» и «отклонении», что в свою очередь обнаруживает соответствующие позиции традиционного общества, его немалую пока еще идеологическую власть. Несмотря на серьезный прорыв модернистского дискурса на фоне традиционалистского, о доминировании первого говорить еще рано, правомерно говорить о конкурирующих дискурсах. О сильных позициях традиционализма свидетельствует и тот факт, что, в отличие от сильной волны женской временной трудовой миграции из Армении[228], женщины Карабаха крайне редко (во время моей полевой работы в частности в г. Мартуни мне не встречался ни один случай) отправляются мужьями на добывание денег[229]. В то же время повседневные практики, в противовес дискурсам, обнажают «пробуксовки» патриархатных устоев. Проявление лояльности традиционным ценностям остается «нормой», считается «правильным», невзирая на подчас вороватое, тщательно закамуфлированное изменение практик.
Последствия миграций в формировании новых профилей в гендерных отношениях трудно переоценить. Результат этих изменений: разрушение идеалов и образов «патриархальной» женственности, частичное ослабление семьи и рода как социальной институции, относительная либерализация сексуальных практик. Рассмотрение феномена гастарбайтерства и связанных с этим экономических практик в категориях гендера дают возможность зафиксировать появление совершенно новых моделей гендерных отношений, позволяя дать более гибкие описания гендерной конфигурации общества в период социальных трансформаций.
3.2. Новые условия — новые роли. Женщина-воин: хороший солдат и хорошая мать
Эта часть книги посвящается близкому рассмотрению поведения женщины в условиях войны на примере конкретного случая, который можно рассматривать как некий условный тип. Проблема заключается в том, чтобы понять, как формируется национально-патриотическая идентичность у женщин в традиционной культуре и при каких условиях эта идентичность выступает. Каковы формы ее выражения, как вербальные, так и поведенческие. Какую реакцию в обществе и особенно среди мужчин вызывает «антистереотипное» поведение женщины? В какую область вытесняются другие идентичности, какая из них побеждает и почему?
Разрушение стереотипов о женских ролях (идеи о «женской пассивности» и «конформности») актуализирует исследуемую тему. Список женщин, отклоняющихся от общепринятых гендерных установок не велик[230], но пополняется все новыми примерами. Это наводит на мысль, что половые роли в обществе складываются скорее на основе культурных и социальных особенностей, но не «естественного порядка вещей».
Провозглашение в 1988 году демократических свобод и ценностей породило ряд этнических конфликтов на территории СССР. Первым звеном этой цепи был спор из-за юрисдикции в Нагорном Карабахе, который, бесконтрольно нарастая по типу снежного кома, перерос к 1990-м годам в настоящую войну со всеми вытекающими последствиями[231]. Для жителей Карабаха это была своя отечественная война и выбора здесь — воевать или не воевать — не было. Все общество, включая детей и безусых юнцов, сделали посильный вклад в дело отстаивания своего образа жизни.
Неоценимую лепту внесли и женщины, которые выступили в ситуации войны в самых различных ролях: традиционной, новой, комбинированной (например, как героиня нашего исследования — она выступила в традиционной роли медсестры, но отнюдь не в традиционном контексте, в войне, в качестве солдата). В результате этих событий, одна из жизненных стратегий современной карабахской женщины — военная карьера. По некоторым данным, в карабахской войне участвовало 100 женщин, из них 17 погибли, 16 стали инвалидами первой и второй группы[232]. Война и связанные с ней события,