идентичность пробудилась в ней сразу же, как только условия для этого сложились.
Однако в армянской традиции не ново, когда дед или бабушка вместо сказок на ночь рассказывают детям о геноциде. Но эти рассказы не являются, по крайней мере, прямыми детерминантами патриотических идей Сатеник. Такие рассказы слышат многие дети в армянских семьях. Значит, существовали другие факторы, развившие в ней эти идеи и породившие решение принять прямое участие в войне. По-видимому, глубокий личный кризис, нахождение в стадии кульминационной и открытой фазы конфликта личность/окружение, наконец, полная экономическая дезориентированность вкупе стали теми скрытыми причинами, которые толкнули Сатеник к решению ехать на войну. Она отправилась на передовую, по всей видимости, как жертва на заклание.
Таким образом, в 1992 года в самый разгар боевых действий Сатеник оказывается на карабахском фронте в гуще событий. Трудно описать состояние людей, находящихся в положении войны, слишком хорошо понимающих свои мрачные перспективы и ощущающих себя как затравленные звери, в нескольких шагах от смерти. Лишь чудо, на которое уповать не приходилось, способно было изменить что-то и спасти их от кровавой мясорубки, в которой они оказались. Сатеник заявляет себя как медсестра, хотя по специальности таковой не является. По окончании войны в торжественной обстановке она скажет — «я не училась на медсестру, но сейчас чувствую себя так будто закончила университеты по медицине. Практика решает все».
Ее появление на фронте вызывает самые различные чувства у солдат. Ситуация усугубляется еще и тем, что ее не знают, она приезжая. В первое время Сатеник отождествляют не иначе как с женщиной. «Я поднялась в кабинку, где сидели одни мужчины. Ясное дело, что с ними сделалось — женщина! Я быстро отрезвила их своим жестким взглядом». Соответственно отношение к ней пренебрежительно-снисходительное, как к ребенку, который мешает, путаясь под ногами, как к человеку, который взялся не за свое дело. Видимо поэтому, невзирая на мольбы довести ее до населенного пункта «х», от нее отмахиваются, не берут в грузовик с солдатами, который едет по нужному ей маршруту. Сатеник возмущена, «даже одного места нет?» Она рефлексирует на этот счет: «Думаю, наверное, они относятся ко мне так, потому что я женщина». Один из солдат, наконец, удосужившись выполнить ее просьбу, шутит и подначивает ее, выражая сомнение относительно ее смелости и умения воевать. «Солдаты, увидев, что я в военной форме, стали расспрашивать, откуда я и где воевала, что делала. Говорю из А. я, воюю за свою родину, чтоб помочь ей, чем могу, а где [в каком месте] — это не важно. Что я тут буду говорить, это надо видеть, чтоб верить, а если не поверите, так нечего и рассказывать. Так ничего и не сказала. А один из них встал в позу — „вот если ты такая вояка (kyrvogh axchikes букв. воинственная девушка), поехали с нами в М. [место, где шли ожесточенные бои], слабо? Посмотрим, как ты воюешь“. А я отвечаю — „где будет горячо, туда я и поеду и без вашего напоминания. Хотя мне хотелось бы, чтоб войны не было, и эта была последняя, чтобы мы приехали вот сейчас на место и нам сказали, что война закончилась“». Полевой командир М., который буквально через несколько дней изменит свое мнение о ней, говорит: «Вот, если ты действительно хочешь воевать, поехали с нами, посмотрим, как справишься». И снова эта ироничная снисходительность и попытка вызвать на соревнование. Однако, время и совместный боевой опыт показывают, что она не просто «умеет воевать», но умеет делать это с душой. «По дороге машина вышла из строя. Но разве я могу сидеть, сложа руки, сердце бешено колотится, не могу быть спокойной — где-то там, может идет сражение, а я здесь, а не там, где нужна. Что делать?» И, прежде всего, она дисциплинированна и ответственна. «Я тут застряла с ними на ночь. Стала добиваться, чтоб меня немедленно отправили в У., ведь я обещала своим командирам вернуться как можно скорее, я беспокоилась, хотела сдержать слово».
Как отмечали многие информанты, присутствие женщин на поле сражения было крайне важным для поддержания боевого духа воинов и играло не последнюю роль в исходе боевых операций, а также при наборе добровольцев для участия в самых безрассудно опасных задумках военного командования. «…Закончилась N-ая операция, и мы вернулись в „Х“. Там нам объявили, что все кто желают, только добровольцы, могут направиться в С. для участия в боях. Одной из первых пожелала поехать я. Когда я выступила вперед, мужчинам стало не по себе, что я, женщина (букв. kinarmat — женское существо), не боюсь, и они не могут остаться здесь… Мужчины сделали шаг вперед». Поддержание боевого духа солдат — одна из ключевых задач в ведении войны. С этой целью генералы и командиры прибегали к различным приемам, жонглируя патриотическими лозунгами, национальными авторитетами,[236] физическим присутствием женщин, наконец. Сколько раз командиры призывали на помощь именно женщину в самых безнадежных ситуациях: «генерал подозвал своих подчиненных и распорядился — „Быстро отвезите Сатеник туда на передовую. Она бесстрашная, устоит. Все же она женщина и ее присутствие устыдит мужчин, в конце концов. Мужчины [равно солдаты] иначе поведут себя в присутствии женщины“». Причем Сатеник и сама прекрасно осознавала это («Одно мое появление вызывало чудеса стойкости») и отлично выполняла свою роль. «Как женщина, как мать, как сестра — я была всем для них [солдат], всегда была на пердовой с ними…чтоб они чувствовали, что рядом с ними идут их жены, их матери, их дети, их всё…(букв. Irents amen inchy)». Здесь, как и во многих других высказываниях, четко вычерчивается её гендерная идентичность — женщина, мать, сестра. Это те, ради которых взял в руки оружие каждый из них. Это живой символ «нашей женщины», которая здесь с ними в самой критической ситуации, на границе жизни и смерти. Она здесь, чтоб укрепить их дух, дать им силы и свою заботу. «Считала своим долгом быть рядом с ними, нашими ребятами, чтоб они получали силу от меня. Чтоб они знали, женщина рядом с ними. Ведь женщина дисциплинирует (zgastatsnum e) мужчину уже одним своим присутствием».
Вот еще один случай из интервью. Дело было в боях под Агдамом, откуда все предыдущие месяцы массированно обстреливались соседние деревни и райцентр, населенные армянами. «Начался страшный артобстрел… И представляешь, у нас в машине громко играла азербайджанская, вражеская музыка и под эту музыку мы их побеждали. И я так отчетливо слышала эти слова песни „Агдама галин, Агдама галин“