пожаловать в семью, молодой йакит Ти-Цэ.
***
Через два дня, когда молодожены в полной мере восстановили силы, состоялась церемония объединения чужой крови Ти-Цэ с общим кровотоком древа.
На нижнюю ветвь персикового древа спустились все ныне живущие родственники Ми-Кель. С песнями, овациями и смехом они наблюдали за тем, как обмениваются ухаживаниями йакиты и как ложится ладонь Ти-Цэ поверх живота Ми-Кель. Он публично подчеркнул ее положение и свою к нему причастность.
Родители продолжательницы рода приблизились. Одним легким движением мужчина резанул свою ладонь бивнем и поднес к ране маленькую глиняную чашу. Когда кровь заполнила ее наполовину, охотно руку под удар подставила и женщина.
Ти-Цэ осторожно принял чашу из их рук. Со всем уважением и благоговением, на какое только был способен, он поднял ее над головой, медленно спустил к губам, принял в себя кровь родителей своей суженной и породнился со всем древом.
Под радостные восклицания своей новой большой семьи Ти-Цэ положил руки на колени скрещенных ног и поклонился всем до самой земли.
22
– Что было дальше? Ну, как это обычно бывает… Ритуальные песни, гулянка. Все как у всех. Так оно и у меня было.
Ти-Цэ замолчал, и воцарилась тишина.
Пэчр уже купался в бархатной пелене ночи, только звезды кое-как дотягивались до смотровой площадки. Стражи давно покинули колокольню и оставили их в одиночестве. Возможно, из уважения к личной жизни Ти-Цэ, но Помона сомневалась, что Страж со шрамом вообще заметил деликатный жест товарищей. Рассказчик всматривался куда-то глубоко в себя: мыслями он был еще дома, наедине со своей женщиной. Помона не могла отвести от него глаз.
Мысль соскользнула с края его сознания, и Ти-Цэ повернулся к Помоне. Она невольно усмехнулась тому, как Страж натянул серьезную мину еще до того, как нежность окончательно успела раствориться в его глазах. Она подумала, что тому божественному, что она разглядела в Ти-Цэ, частично он был обязан дню знакомства с Ми-Кель.
И все же дольше пребывать в забвении Ти-Цэ позволить себе не мог, какими сладкими бы ни были воспоминания. Постепенно он возвращался в реальность, и первое осмысленное движение глаз прокатилось по рукам Помоны, которые от прохладного ночного ветра сплошь вспузырились мурашками. Он поймал также и ее усилие подавить зевок.
– Думаю, вам пора спать. – Ти-Цэ поднялся, чтобы сию же минуту проводить ее в спальню.
– Ты очень хотел бы увидеть Ми-Кель снова?
– Всему свой срок, – отрезал он, словно догадывался, что за глупость пришла ей в голову. – Сейчас вам необходимо отдохнуть. Уже и впрямь очень поздно.
Несмотря на сонливость, пытливый мозг Помоны заранее предупредил ее о бессонной ночи. Пережить ее было бы куда проще здесь, под звездами, нежели в каменной спальне. Она хотела возразить, но не смогла ослушаться и поплелась за Стражем.
Когда Ти-Цэ убедился, что Помона легла в постель, и вышел из ее покоев, женщина тихонько выскользнула из-под одеяла и зажгла единственную свечу в Сером замке.
Огонек пролил свет на стены. Помона снова оказалась наедине со своими мечтами, страхами, постыдными и не очень тайнами. И с Новым миром – таким, каким она хотела бы его видеть. Она задержала особо долгий взгляд на фигурках, на которые извела весь запас белого мела – на Стражах.
– Йакитах, – поправила себя Помона, – так они себя называют.
До сегодняшнего дня Помона даже не бралась понять, что нужно йакитам для счастья, и на своем холсте пока просто отвела им участок стены, где они наблюдали за цветением человеческой цивилизации со стороны. Стражей это устраивало. По крайней мере, они с интересом толкали друг друга локтями и кивали на свой пост на стене.
У каждого Стража в поселении была женщина. Целые семьи томились в ожидании их возвращения три долгих года. Сегодня, после истории Ти-Цэ, у Помоны больше не было иллюзий насчет счастья йакитов в Новом мире.
Они должны были вернуться домой.
И все-таки…
Что-то ведь их здесь держит. Никто им тут не указ, но они все равно проводят большую часть жизни в Пэчре, далеко от родных. Помона знала, что не имеет права делать поспешных выводов, пока не выяснит причину. Не узнает, какой долг держит их подле людей.
23
Возможно, Помоне стоило подумать о карьере пророчицы, а не Посредника – уснуть ей в самом деле так и не удалось. Она либо поминутно ворочалась и запутывалась в простынях, либо ложилась на спину и долго смотрела в потолок.
Помона думала не только о том, каким образом разузнать секреты йакитов, но и том, что она собирается делать дальше, если у Стражей не останется от нее тайн. А к слову, зачем вообще ей ломать над этим голову? Не собирается же она и вправду становиться Посредником?
Внутренний голос соблазнительно нашептывал Помоне множество сценариев того, как отойти от дел. К примеру, впихнуть ответственность в руки кому-то (кому угодно) другому и положить сверху список предложений и пожеланий к устройству Нового мира. Заглушить его стоило больших усилий, и только одним аргументом: если во главе Пэчра встанет кто-то другой, ей никогда не увидеть его таким, каким ей хотелось бы.
Но шансов и с ней во главе, прямо скажем, было не много.
Помона села на кровати и закрыла лицо руками. Ум захватывал образ Ти-Цэ, лицо которого вобрало в себя все живое на земле. Его глаза, сила одного взгляда которых, не сомневалась женщина, могла поставить на колени целые миры. Даже он сказал, что не в его силах сделать Пэчр пригодным для людей. Чем она лучше? Тем, что она – человек? В поселении были тысячи людей со своими семьями. Что она может им предложить? Она, человек, который не смог найти способа устроить свою собственную жизнь?
Ветер качнул огонек свечи, и тени в комнате пришли в движение. На одно ужасное мгновение Помоне показалось, что весь счастливый мир, который она изобразила на стенах, полыхает огнем. От страха ей перехватило дыхание, но видение исчезло вместе с успокоившимся язычком пламени на тающей свече. Испуг прошел, но впечатление от увиденного никуда не делось. Ведь она точно также могла с легкостью положить конец зарождающейся цивилизации вместо того, чтобы помочь ей расцвести.
Помона сползла на пол и обняла колени. Уголки губ скривились, воздух плохо шел в легкие, но выдавить слезы, которые могли бы дать ей несколько минут облегчения, у нее так и не получилось. Она молилась, чтобы, если Пэчру суждено было пасть по ее вине, ее здесь и сейчас испепелила молния.
***
В ту ночь небо над Пэчром оставалось чистым. Только где-то далеко-далеко от обжитой человечеством земли гремел гром.
24
Утром следующего дня Ти-Цэ и Помона столкнулись в коридоре. Йакит снова был в кожаном наморднике, но воспоминания женщины о прошлом вечере