class="p1">Заглянула секретарша.
— К вам Беляев Степан Алексеевич, — доложила она.
— Жду, — сказал Фомин.
В кабинет вошел старик.
— Вызывали? — спросил тот.
— Не вызывал, а пригласил, Степан Алексеевич. — Фомин поднялся из-за стола и пошел ему навстречу. — Садись, отец. — Он усадил его на стул, а сам вернулся в свое кресло. — Как жизнь на заслуженном отдыхе? Нормально?
— Нормально, — сказал старик.
— Вот и прекрасно. — Задавая вопросы, председатель исполкома обычно уже знал, какой услышит ответ. — А мы тут к большим торжествам готовимся... Пятьдесят лет молибденовому комбинату, а значит, и всему нашему городу... Да ты в курсе, наверное?
— В курсе, — сказал старик.
— А тогда вопрос к тебе. — Лицо Фомина стало очень серьезным. — Кто был водителем первого грузовика, доставившего материалы для строительства комбината?
Старик подумал.
— Не помню, — сказал он.
— Правильно, — одобрил Фомин. Он опять услышал именно то, что ожидал и хотел услышать. — Ты лично не помнишь. А народ зато все помнит... Все, все, отец! — Он придвинул к себе пожелтевший от времени старый газетный лист и торжественно прочел: — «И вот к подножию горы Свинцовой по новой, только что проложенной дороге осторожно поднимается с первым грузом для строительства комбината советский автомобиль «АМО.... Кабина для безопасности снята... За рулем молодой водитель, ударник Степан Алексеевич Беляев». — Фомин поднял глаза. — Правильно написано?
— Наверное, — сказал старик.
Фомин задумчиво смотрел на него.
— Знаешь, кто ты есть, отец? — прочувствованно сказал он. — Живая история нашего города.
Старик промолчал.
— А кабину зачем сняли? — поинтересовался председатель исполкома.
— Прыгать удобнее. Если машина в пропасть...
Фомин не сводил с него взгляда.
— Мы твоим именем улицу в городе назовем, — сказал он.
— Когда помру? — уточнил старик.
— Зачем же?.. При жизни назовем. Включим в план юбилейных мероприятий. Улица Степана Беляева... Чем плохо?
— Я не космонавт, — сказал старик.
— А кто нам готовил дорогу в космос? — возразил Фомин. — Твоя судьба — это судьба народная, отец. На твоем примере мы будем молодежь воспитывать.
— Нет, — сказал старик.
— Не понял? — председатель исполкома поднял бровь.
— У них свои мозги, — сказал старик. — С ними нам не договориться.
— Ну это ты напрасно, отец, — огорчился Фомин. — У нас прекрасная молодежь. Замечательная!.. Сын твой хотя бы... Известный советский металлург. Доктор наук, профессор... Мы пригласили его на наши юбилейные торжества... Понимаешь, как это символично? Отец стоял у истоков отечественной металлургии, а сын принял эстафету и с честью несет дальше.
Старик тяжело посмотрел на Фомина.
— Мой сын бросил семью, — объявил он.
На лице Фомина появилась некоторая озабоченность.
— И не развелся? — спросил он.
— Развелся. И на молодой женился.
— Ну так все же по закону, отец, — сказал Фомин. — Честно полюбил, честно развелся... Жизнь прожить — не поле перейти... Сам небось знаешь...
Старик молчал.
Обождав немного, Фомин произнес:
— А хочешь, правду скажу? Слишком любишь своего сына. Другие могут оступиться, а сын твой никогда... — Председателю исполкома нередко приходилось объяснять людям их же собственные мысли и поступки, которые, как он считал, сами они недостаточно глубоко и правильно понимали. — Верно говорю?
Старик молчал.
— Ну так запомни, отец, — уверенно сказал Фомин. — У тебя очень хороший сын. Ты можешь им гордиться. Это я тебе вполне ответственно заявляю.
* * *
На кухне беляевского дома вовсю кипела работа. Ольга Степановна с матерью готовили ужин.
— А мы ведь с тобой, мать, предательницы, — недобро улыбаясь, сказала Ольга Степановна.
— Боже мой, что ты говоришь, Оленька! — испугалась Вера Михайловна.
— А ты как думала? Когда Нина приезжала, не знали, куда посадить. А теперь ее соперницу, бабу, которая Игоря увела, встречаем как шемаханскую царицу.
— Но что же мы можем сделать, Оленька? — чуть не плача, спросила Вера Михайловна.
— Не знаю, мать, — сказала Ольга Степановна. — Но вещи давай-ка называть своими именами.
В кухню вошла Тамара. Остановилась на пороге. Улыбнулась.
— Помочь не надо?
Вера Михайловна посмотрела на дочь.
— Нет, спасибо, — сухо сказала Ольга Степановна.
— Могу овощи нарезать, — предложила Тамара.
— Уже нарезаны, — сказала Ольга Степановна.
Тамара понаблюдала за ее работой.
— А вы не готовите капустный пудинг? — спросила она. — Очень вкусно... Варю капусту, отцеживаю, пропускаю через мясорубку, добавляю взбитые белки... Хотите, сделаю? Мигом!
— В следующий раз, — сказала Ольга Степановна.
— Батюшки! — вспомнила Вера Михайловна. — Да я же еще скатерть не достала...
Она торопливо вышла из кухни.
Ольга Степановна и Тамара остались вдвоем.
— А вы смелая женщина, — сказала Ольга Степановна.
— Почему? — спросила Тамара.
— Пошла за человека, который старше вас почти на двадцать лет, с двумя детьми... Очень смелая!
— Я люблю его, Ольга Степановна, — сказала Тамара.
Та усмехнулась:
— Да что вы говорите!
— А знаете, — сказала Тамара, — я совсем на вас не сержусь. Очень даже понимаю. У вас есть все основания не любить меня и мне не доверять. Я бы и сама, наверное, на вашем месте... Но я рассчитываю, Ольга Степановна, что в конце концов вы ко мне привыкнете... Я постараюсь все для этого сделать... У меня, к счастью, очень миролюбивый характер.
* * *
Игорь Степанович Беляев и Матвей Ильич Кудинов сидели на веранде.
Молчали. Курили.
— ...Одно плохо, — Беляев затянулся сигаретой. — Нинка совсем заклинилась. Доводит детей своими истериками.
— Страдает же, — сказал Кудинов.
— Но о детях она обязана думать? — Игорь Степанович повысил голос.
— А ты пойди объясни ей, что она неправильно страдает, — сказал Кудинов.
Разговор оборвался.
— А все от