Читать интересную книгу АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА - Евгений Городецкий

Он наметил направление, по контуру устья подрубил мох, поддел его сверху и скатил по склону, как ковровую дорожку, обнажив широкую темную полосу грунта. Сразу пошло ходко, грунт был податливый, дресвяный, зернистый какой-то. Ниже кайлилось плохо, острие не разрыхляло, а оставляло ямки, несколько раз цокало обо что-то. «Неужто и здесь лед?» – подумал Лобанов.

Он подчистил канаву по всей длине и начал копать под самым уступчиком, с силой вгоняя лопату ногой. Сделалось жарко, он сбросил брезентуху и остался в одной рубашке. Опять что-то звякнуло, штыковка скребнула по камню. Он быстро расчистил землю. Точно, камень! Какие-то желваки, ржавые, тяжелые. Попытался разбить один – крепкие, черти, вылетают из-под кайла. На рудные валуны не похожи, и все же интересно, никогда такого не видел.

Прислушался. Неподалеку тюкал топор. Лобанов выковырял желвак поменьше и пошел показать Матусевичу.

– Глянь, какая петрушка, – сказал он, – молоток надо.

Матусевич схватил желвак и бросился бежать.

Лобанов догнал его у самой канавы, вниз они спрыгнули одновременно. Молоток, оказывается, лежал подле. Матусевич сильно ударил по краю небольшой глыбы. Лобанов нагнулся за отлетевшим осколком, Матусевич вырвал осколок у него из рук и повернул к свету.

Лупа не понадобилась. Эту породу он не раз видел в геологических музеях: типичный пикрит – черный оливин, насыщенный рудой…

Матусевич много раз воображал, как это произойдет. Он не знал, где именно встретит руду: в береговом обрыве, на вершине скалы, в развалах или в выработке. Но одно было обязательно – яркий солнечный день, пальба в воздух, объятия и крики «ура».

Он никак не мог предвидеть, что вдруг ослабеют ноги и придется опуститься на бруствер канавы.

А Лобанов оттолкнул его и, сопя, яростно застучал кайлом по ржавым обохренным глыбам коренной руды.

Глава шестая

Самоходка стояла в устье Тымеры, наехав носом на гальку. Груз быстро и весело вносили по узкому трапу с поперечными набойками и складывали у высокой рубки. Груза было немного, главным образом ящики с образцами и пробами. Большая часть снаряжения осталась на базе. В начале зимы за ним прилетят.

Рубка голубела свежей краской, сверкала медью и никелем. Рядом с этим великолепием, с этим чудом техники прожженные у костра телогрейки и робы казались Заблоцкому еще непригляднее, лица товарищей были еще землистей и небритее рядом с загорелыми, упитанными лицами команды. Но это никого не смущало.

Заблоцкий подошел к рулевому.

– Старшой, дай монетку. У наших ни у кого нет.

Рулевой с недоумением протянул ему гривенник. Заблоцкий зажал его в руке, засмеялся и поспешил на помощь Тапочкину, которого водило на крутом трапе под ящиком с пробами.

Князев скомандовал к отплытию. Самоходка медленно сползла с гальки, качнулась, стала разворачиваться. Низкий рев сирены пронесся над Тымерой. Заблоцкий стал лицом по ходу, положил монету на ноготь большого пальца и через плечо швырнул ее за борт, в быструю светлую воду. Через минуту он сидел между Тапочкиным и Матусевичем, обнимал их за плечи и подпевал:

У берез облетела листва,По утрам замерзает вода.Значит, время пришло опятьНам с тобою в Туранск уезжать…

Был прохладный солнечный день начала сентября. Звонко и печально стало в поредевшей тайге. Слетывались в косяки птицы, готовясь в дальнюю дорогу. На вершине Северного Камня уже выпал снег.

После ночевок в двухдневных маршрутах лагерь с его палаткой, нарами и спальным мешком казался Заблоцкому родным домом. Рубленая избушка на базе партии с печкой и радиоприемником была воплощением комфорта. А Туранск!

Разбежались глаза. Сколько судов у пристани, сколько движения, вон грузовик едет, вон трактор, а люди, сколько людей! До чего же приятно смотреть на незнакомые лица! О, черт, женщины! У них крепкие ноги, туго обтянутые голенищами сапог, и крутые бедра, а вон одна даже в ботиках и красивой меховой куртке… Ну, старик, старый таежный волк, пяль, пяль глаза, ты заслужил! Подойди к любой, хотя бы вон к той бойкой девчушке в пыжике, возьми ее за локоть или за плечи, поверни к себе, и пусть попробует сказать, что ты грязен и небрит!

В чайную ввалились гурьбой. Денег было мало – рублей десять на всех. Взяли три бутылки портвейна, на закуску пошли все те же консервы, остались от последнего перехода. Сдвинули столики.

– С прибытием!

– С окончанием!

– С рудой!

Семейные, отдав дань товариществу, вскоре ушли. Оставшиеся сплотились. Было хорошо, тепло, портвейн был сладким, чуть терпким, и пить его было очень приятно. В каждом жила большая гордая радость, что стодневное поле позади, дырявые палатки, дожди, комары, болота, консервы и каши-«бронебойки» – все позади. И недаром. Но об этом никто не говорил, а говорили все разом о будущем, которое начиналось за порогом чайной.

…Здорово подгадали – в банный день… в клубе сегодня «Железная маска», а завтра танцы, соображаете – танцы!. денежки получим, в раймаге, говорят, костюмы импортные есть… странно на стуле, за столом – все на пол тянет… не, законно, я, как с поля приезжаю, на кровати спать не могу, спина прогибается… а мне дома душно, и матрац всегда сползает… братцы, девчат сколько новых приехало!. на танцы с бородой не пойду… конечно, отгул положен, а как же… законно, до Красноярска вместе… нет, только самолетом, на теплоходе ресторан, я за себя не ручаюсь… жаль, что пива в Туранске нет…

– …дайте слово сказать! – надрывался Заблоцкий, потрясая листочком меню. – Слушайте, читаю: «Копалуха жареная с гарниром – девяносто семь копеек, уха из налима – двадцать девять копеек, таймень жареный с гарниром – шестьдесят четыре копейки».

За столом дружно грохнули. Тапочкин, кашляя от хохота, воскликнул:

– Общий смех, оживление в зале. Никуда, мальчики, не попрешь – цивилизация!

Спустя четыре дня в Туранской экспедиции была устроена привальная.

Загодя еще рядом с доской приказов и объявлений прикнопили лист ватмана, на котором красной тушью было начертано: «Полевики! Не напивайтесь индивидуально, напьемся коллективно!» В углу листа сразу же появилась карандашная приписка: «Одно другого не исключает».

Как бы то ни было, привальную ожидали с деятельным нетерпением. Избрали оргкомитет. Много спорили о том, где гулять – в экспедиционном красном уголке или в чайной. Умудренный опытом прошлых привальных, отвальных и премиальных, оргкомитет решил: сор из избы не выносить.

Заблоцкий пришел вместе с Князевым, того сразу обступили, Заблоцкий отошел в сторонку и начал осматриваться.

У стены через весь зал тянулся стол, застеленный белой бумагой. Сервизные тарелки (надо же, сервиз на полсотни персон!), граненые стопки, фужеры, салатницы – и все в тон, в цвет. Не знал он, что два года назад геологи купили в складчину четыре одинаковых сервиза – специально для таких торжественных случаев. И еще поразила его закуска. Он ожидал постылые консервы, а увидел твердую колбасу, сыр, маринованные огурцы и томаты, вазы с конфетами и яблоками, селедку, умело украшенную колечками лука, и главное, пожалуй, украшение – четыре огромных блюда с винегретом, от одного вида которого рот наполнялся слюной. А по всему столу графины с водой, и возле каждого тройка бутылок – «Спирт питьевой», «Портвейн 777» и «Советское шампанское».

Дверь поминутно хлопала, зал наполнялся людьми – веселыми, оживленными. Хорошие костюмы, белые сорочки, галстуки, нарядные свитеры – трудно было узнать заросших хриплоголосых бродяг в сапогах и робах, какими впервые увидел их Заблоцкий в коридоре экспедиции. Появились женщины, захлопотали у стола, загремели кастрюльками, пахнуло жарким, соусами. Вот они какие, геологини, те самые, о которых даже Князев говорил с уважением, которые работали в поле наравне с мужчинами и уступали им разве что в физической силе. Прически, туалеты, косметика, куда там! И не конь-бабы – обычные женщины, не старше тридцати. Только руки красные, исцарапанные, потрескавшиеся. Нет еще таких кремов, чтоб возвращали коже белизну и эластичность за неделю.

А кто этот бородач с черной повязкой на глазу? Это и есть Переверцев, их сосед? Ого, как его тискают, как лупят по спине, ну да, он ведь сегодня утром приехал. Смеется, дает трогать бороду. «Пока полевой отчет не защитим, не бреемся!»

Еще какие-то парни, женщины. Что, эта толстуха тоже в маршруты ходила? А, машинистка… Ну вот, садятся за стол.

Заблоцкий сел рядом с Матусевичем, слева седа крепенькая девушка лет двадцати в красном шерстяном платье с короткими рукавами. У нее были очень густые рыжеватые волосы и полная открытая шея. Платье было ей чуточку тесновато.

– Вы новенький? – скороговоркой спросила она Заблоцкого. – Молодой специалист, студент? Я вас раньше не видела. – Не дожидаясь ответа, взяла его тарелку. – Давайте за вами поухаживаю.