Читать интересную книгу АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА - Евгений Городецкий

– Навряд ли… Не получится… Нет, ничего не получится.

…В Красноярске перед отплытием он, коротая время, шатался по улицам, потом присел в каком-то скверике, пытался читать газету и вдруг замер, ошеломленный. Мимо скамейки важно и независимо топал трехлетний человек. Такие же красные войлочные ботиночки, такая же короткая плавная линия носа, те же глаза родниковой чистоты… Он опустился на корточки, спросил: «Ты чей?» Малыш даже не повернул головы. Неужели и Витька когда-нибудь так же равнодушно и неузнавающе пройдет мимо?

– …Что за тема у вас была? – донесся до него голос Князева, и он даже не сразу понял вопрос.

– Тема? А, вы все о том же…

Он потянулся за сигаретами.

– Ладно, раз уж коснулось этого… Ну, вы геолог, вам много объяснять не надо. Металлогения, как известно, наука о закономерностях размещения полезных ископаемых. Поскольку площади месторождений ничтожны по сравнению с остальной территорией, необходимо изучение всего района, выделение элементов металлогенического районирования – зон, поясов, выявление структур, могущих оказаться рудоносными. Но выводы и построения делаются на основании площадных поисков. И если поиски проведены плохо, все построения и прогнозы никуда не годны. Структуры есть, а руды нет. Поэтому ученые, мнение которых я разделяю, считают, что, прежде чем прогнозировать, надо уметь искать, надо самым тщательным образом исследовать локальные участки месторождений, то есть идти от частного к общему, изучать не структуры, а руду, чтобы ответить на вопрос, почему она есть там, где есть…

– Как вы к этой проблеме подошли?

– Сравнил две аналогичные структуры, одну рудную, другую безрудную, удалось поймать интересные закономерности, и если бы не спешка…

– Ах, елки зеленые! – Князев пристукнул кулаком, посуда подпрыгнула. – Похерить такое дело! Да ведь это то, что нам надо! – Он выхватил пикетажку, быстро нарисовал одну схему, вторую, третью. – Мы бьемся над этим лет семь!

Заблоцкий потянул у него из пальцев карандаш.

– Тут может быть так, а может так. А вообще надо подумать.

– Ишь ты, – засмеялся Князев и отобрал карандаш. – Это мы и сами знаем. Вы ответьте, почему так, а не этак?

– Сразу нет, надо петрографию раздолбать до косточки, всю последовательность ухватить, что раньше, что позже, что первичное, что наложенное. Тут работы не на год и не на два. Вы же этим не занимаетесь, где данные взять? Ваши петрографические описания – детский лепет.

– Не совсем, положим, – протянул Князев, и глаза его вспыхнули. – Слушайте, беритесь! Дадим помещение, кадру, приборы – все дадим, только работайте!

– Младшим техником? – съязвил Заблоцкий.

– А, бросьте! Материал двенадцати партий за восемь лет работы – мало вам? Владейте! Тут на пять докторских хватит! – Он остро посмотрел на Заблоцкого, поднял свой коньяк. – За такое и выпить не грех. Давайте!

– Кстати, – сказал Заблоцкий, – может, заодно и на брудершафт? Пора как будто… Только без поцелуев.

Князев выцедил коньяк, не торопясь заел кусочком фарша.

– Разве за это пить надо?

– Понятно, – с горечью ответил Заблоцкий и покраснел – Извините за беспокойство. Не проявил я себя… А я не хочу себя проявлять! Мне и так хорошо. Я устал, понимаете? Устал! Дайте мне отдышаться!

– Только не надо кричать, – сказал Князев. Он глядел на Заблоцкого со спокойным сочувствием.

– Я кричал? Ну извините еще раз. Понимаете, такое состояние сейчас… Психологическая травма, что ли. Иначе не назовешь. Что-то похожее бывает у боксеров после нокаута. Боятся на ринг выходить. Нужно время, чтобы это преодолеть.

– Понятно, чего там рассусоливать. Ну, а потом?

– Что «потом»?

– Придете в себя, как вы говорите, а потом?

– Потом буду работать. Летом ходить в маршруты, а зимой в микроскоп смотреть, изучать закономерности распределения медно-никелевых руд в зоне Тымерского разлома. В общем, заниматься тем, чем вы мне только что предлагали. Тогда, может, и проявлю себя…

– Думаете, раз здесь, то все гладко пойдет? У нас тоже всяких и прочих хватает. И консерваторов, и вообще… Драться придется.

– О-о, у меня еще старые синяки не сошли.

– Ничего, за битого двух небитых дают.

– Эти драчки… Я уж как-нибудь за вашей широкой спиной, – попытался отшутиться Заблоцкий.

– Вот теперь вижу, что вы в своем НИИ многому научились.

– Давайте, давайте. Прочтите мне мораль.

– Чего там мораль. Разве само по себе что-то делается? Одной головы мало, нужен еще характер и крепкие кулаки.

– Мама родная, ну я же объяснил! Пройдет время, все уляжется, тогда…

– Время – исцелитель, время – судья, но время – деньги! Где золотая середина?

– Послушайте, вы замполитом не служили?

– Погодите, – спокойно сказал Князев, – давайте по существу. Можно затеять не драчку, а хорошую принципиальную драку. Но один такое не осилишь, нужны товарищи, чтоб не за чужую широкую спину, а спина к спине.

– Вы перестали понимать шутки?

– В каждой шутке есть доля правды, как говорят в народе.

– Александрович, ну как вы можете?! Вам слово дать?

– Слово эмоциональной натуры за рюмкой коньяка? Хотелось бы чего-то более существенного.

– Чего же? – с усилием спросил Заблоцкий.

Князев долго молчал, курил, потом ответил:

– Меня устроила бы ваша диссертация. – И, укрепившись в этой мысли, добавил: – Да, только так.

– Вы… вы хотите, чтобы я вернулся к ней?

Князев кивнул. Заблоцкий расстегнул куртку, рукавом отер вспотевший лоб.

– Хорошо, – с вызовом сказал он, – но почему в таком случае вы, опытный геолог, не идете в науку?

– По-вашему, на производстве должны одни недотепы работать? Я поисковик, разведчик. А у вас голова иначе устроена. Так зачем идти наперекор природе? Кесарю кесарево, богу богово, так, кажется? А я… Может, со временем и нарисую что-нибудь. Не ради денег – на производстве за степень не платят, а чтобы ваш брат ученый передо мной нос не задирал…

Заблоцкий почувствовал, что хмелеет. Опьянение было тягостным, не петь хотелось, а плакать, хотелось чьих-то ласковых рук, чтоб гладили по лицу, по волосам, но напротив сидел Князев с прямой спиной и квадратными плечами, и глаза его при свете свечи непонятно мерцали. Нагнув голову, Заблоцкий смотрел в свой стаканчик и вдруг прихлопнул его ладонью. Стаканчик сложился, коньяк растекся по столу.

– К чертям собачьим, – пробормотал он. Встал, покачнулся, находя равновесие, ухватился за стояк палатки и шагнул в темноту.

Князев поглядел ему вслед и потер нижнюю губу. «Интересно, – думал он, – я на шесть лет старше его и лет на двадцать взрослее. Когда отца не стало, а сестренки еще играли в «классы», пришлось идти в экспедицию рабочим. А потом, уже в институте, после лекций разгружать пульманы с углем… У Алексея ничего этого не было, укатанная дорожка – и на первой колдобине загремел в кювет. Что же выходит? Расчищаем молодежи фарватер, оберегаем от бурь и крушений, а потом удивляемся, откуда нюни и иждивенцы…»

Палатка зимовала на складе возле запчастей и с краю промаслилась. Пятно выделялось желтизной, и Матусевич изучил его во всех подробностях. Оно напоминало очертания Южной Америки, не было лишь Огненной Земли, грозной, великолепной Огненной Земли. Лежа на спине, Матусевич мысленно исправлял контуры пятна и даже пытался разместить государства и столицы, никак только не мог вспомнить, где Уругвай, а где Парагвай. Он всегда их путал.

Еще он жалел, что пятно маленькое, двумя ладонями можно накрыть. Если бы промаслилась вся палатка, не так протекало бы. Что за брезент – воду не держит.

Когда география надоела, он наблюдал, как рождаются капли. Просачивались они незаметно, повисали, но не срывались, а скатывались. После них оставались узкие темные дорожки. Особенно сильно текло над входом. Лобанов однажды задел там головой. Они пытались изнутри подсушить это место свечой, брезент нагревался, но не сох. Вся палатка была в темных поперечных дорожках, книзу они соединялись, и на груду разбитых валунов в ногах падали крупные частые капли.

Раскисло кругом, хлюпало, зыбко чавкало. Грузные медленные облака волочились по вершинам деревьев, накалывались о хвою, и, казалось, только деревья не дают им опуститься наземь.

Горняки ушли на базу, Матусевич их сам отправил. Они звали с собой – чего в дождь-то делать тут! – но он не пошел. Ему казалось, что если он уйдет, то никогда сюда не вернется, а если и вернется – не найдет ни этого места, ни рудных валунов, ни коренных выходов.

Чушь, конечно, все скопления валунов отмечены на планшете, и крестиков тем больше, чем дальше они двигались на восток. След взят надежно, он понимал это, как и смехотворность своих опасений, – и все же решил остаться. Лобанов не попрекнул его, лишь удивился – на хрена мокнуть зря! – но Матусевич неожиданно для самого себя вспылил: «Можешь идти, тебя никто не держит. А я с пустыми руками не вернусь!» Лобанов тогда обиделся и весь день насупленно молчал.