class="stanza">
Куда б ни шел, они толпой бессменной
Меня преследуют, и не ступить
Ни шагу, чтоб восторга не испить,
Воспоминая облик несравненный.
И отголоски праздников былых,
Полны любви, веселья, игр и света,
Проносятся в моей душе поныне:
Но всё давно утрачено, мне их
Вовеки не вернуть, и, зная это,
Впадаю в плач и горькое унынье.
23
Амор, твой лук, увы, давно не диво,
А с ним и эта древняя стрела,
От коей смерть мне б сладостна была,
Ведь кто умрет красиво – жил красиво!
И я дрожу от этого порыва
И буду рад, служа тебе, дотла
Сгореть, сколь ни темны твои дела,
Коль не миную твоего призыва.
Мне жаль тебя, синьор почтенный мой,
Да ты и сам не слишком счастлив, мнится,
Что из отары изгнан я судьбой.
То всем урок, кому твой образ снится,
Кто верует в тебя, живет тобой,
Кто под твои знамена встать стремится.
24
Я к размышленьям о любви привык
И часто, лик прекрасный воспевая,
Тем самым удостаивался рая,
Куда Амор был верный проводник.
Теперь дух скорби в песнь мою проник,
И стала плачем радостность былая
С тех пор, как смерть нас разлучила злая
И стал землею лучезарный лик.
Впредь никогда не осветит мне думы
Прекрасный образ, утолявший прежде
Моих порывов и желаний жар,
Я плачу, проклинаю дни, угрюмый,
В короткой жизни места нет надежде,
Мне сущей пыткой сделался мой дар.
25
Поскольку я и в самом цвете лет,
Язвимый злыми стрелами Амора,
О смерти иль отмене приговора
Молил его, а он молчал в ответ,
Чего же ждать, когда висок уж сед,
И доняла невзгод шальная свора,
И нет ни сил, ни прежнего задора,
И не избегнуть предстоящих бед?
Желанья без надежд – вот все, что ныне
Дано мне; и за вздохом вздох тоскливый,
Как медленный огонь, палят мне грудь.
Лишь смерть способна дать моей кручине
Успокоенье и унять порывы,
С годами не угасшие отнюдь.
26
Когда б, Амор, я верил в самом деле,
Что целомудрие гордячкой движет,
Я бы огонь, что болью сердце лижет,
Ради нее, как ты и я хотели,
Терпел, хотя и силы на пределе,
И бедами любви я смят и выжат,
И скоро пламя плоть и кости выжжет,
И дух во мне утратил чувство цели.
Но, ведая в своей глухой недоле,
Что не добра она, не здраво судит,
Тебе я подчиняюсь против воли
И лью, себя бичуя, слезы боли
В душе, где шквал желаний донна будит,
Которая моей вовек не будет.
27
Зачем меня испытывать напрасно,
Неужто нет достойнее служителя?
Амор, ищи себе другой обители,
А я уже не твой, тебе ль не ясно?
Себя, как видишь, чувствую прекрасно,
И милостей твоих уж не проситель я;
Чем больше ты мне в качестве вредителя,
Тем дальше от тебя, где безопасно.
Погас твой пламень, нет во мне горений,
Промчались годы молодые эти,
Я мудрым стал, тобой к добру нацеленный.
Не целься, стрелам не достичь мишени,
Прибереги свои ловушки, сети
Для новых пташек – воробей я стреляный.
28
Самой Любовью, яркою звездой
Подчас ты мне являешься в мечтаньях,
В очарованье, в красоте, в сияньях,
Прекрасною, как будучи живой.
Душа моя беседует с тобой
И внемлет, отвечает в ликованьях,
И даже небеса, хоть мощна длань их,
В сравнении с тобой как звук пустой.
Когда ж растает образ мимолетный,
Рассыплются мечтанья как труха —
Я вспоминаю: ты лишь прах могильный,
И воскресают муки, что бессчетны,
Я Смерть прошу, чтоб не была глуха,
Взяла меня к тебе рукой всесильной.
29
Разбита наковальня, сломан молот,
Ковавший прежде звонкий лад стиха,
От кузницы зола лишь да труха,
Напилок ступлен, мех насквозь проколот;
И уголь не трещит, и в топке холод,
Остыл весь жар, я в горние верха
Теперь спасаюсь бегством от греха
И от любви тех дней, когда был молод.
Перо мое, беспутное в былом,
Остановило бег свой, бесполезных
Уж не сплетает вычуров словесных.
Теперь оно Царицу сфер небесных,
Пред коей все что клячи, прямиком
Высоким чистым воспоет стихом.
30
О горе! повод есть для горьких пеней:
Бегут года, бегу по жизни сам,
«Увы, увы!» – кричу я небесам
В горах, в лугах или в прибойной пене.
Придя в себя, не знаю тем не мене,
Где дать покой измученным ногам,
Так мысли гонят к чуждым берегам
Сильнее, чем листву порыв осенний.
И что же, небо ль виновато в том,
Судьба иль воля случая слепая,
Или звезда, которой я ведом,
Но из войны не выйду никогда я,
Со мною бедность шествует вдвоем,
И неотступна спутница такая.
31