class="v">Явить мне и простить слова, что вдруг
Больному сердцу подсказал недуг.
Найди же, песнь моя, зеленый лавр,
В чью сень сокрылось сердце, льдом объято,
Когда мной рок злосчастный овладел,
И расскажи, сколь горек мой удел,
Как жизнь моя растерзана и смята
И, вялое, как вата,
Слабеет тело под пятой у смерти,
Но хворь мою, поверьте,
Излечит взор пленительных очей
Иль звук приветных ангельских речей.
35
Когда бы я разверз нагую грудь
И вы, моя богиня,
Увидели сердечные терзанья,
Вы б удивились и не раз вздохнуть
Пришлось бы вам в кручине,
Прочтя мои любовные посланья
И вспомнив, как на пылкие желанья
Мне отвечали холодно отказом.
Меня б назвали разом
Врагом Фортуны и врагом себя,
Утратившим всё то, чем жил, любя.
О чем же прежде сокрушаться мне,
О страсти ль дерзновенной,
Ведь зачастую как безумец, право,
Надежды обращал я к вышине,
Куда мне плотью бренной
Не вознестись – ни сил, ни воли здравой;
Иль о Фортуне слишком уж лукавой,
Что начинаниям преграды ставит,
На дно влечет и давит,
Из сердца все надежды удалив
На то, что будет мой удел счастлив?
Она несправедливостью грешит,
Те души вспламеняет,
Что стать должны как щит в моей невзгоде,
А после к тем поступкам поощрит,
Какие подобает
Свершать мужланам, грубым по природе,
К догадкам ложным, к заключеньям вроде
Правдоподобным по своей основе;
Но я, насупив брови,
Бегу от мест, куда манит Амор,
Боясь хоть чем навлечь на вас позор.
Не думайте, что трусость в сердце есть
И что она виною
Тому, что я бегу от страсти прежней, —
И я, и вы свою погубим честь,
Коль скоро пыл открою,
В груди таимый как нельзя прилежней;
Уздой рассудка побежден я внешне,
Своей любовью вас не оскорблю я,
Ее внутри терплю я,
То груз для нас обоих; коль сперва
Натянем сильно, лопнет тетива.
Кто низко пресмыкается пред ней,
Те, от судьбы завися,
Высокому завидуют всечасно,
Идут они стезею бунтарей
Против небесной выси
И трона Господа, который разно
Дары свои распределяет властной
Для смертных нас непостижимой волей.
Смотрю я, как в юдоли
Вредит им зависть, никого не чтят
И на высокое восстать хотят.
Во мне рождается жарчайший пыл
От слов, что больно жгутся,
И от тумана злых негодований,
И из груди, где я покой хранил,
Как ветры, вздохи рвутся,
И очи преисполнены рыданий,
Но примиряюсь с тем, что от желаний,
Плененный, в заблуждения впадаю,
Поскольку примечаю,
Что с вами невоздержанны подчас,
Кто служит вам, по части дел и фраз.
Не говорю, что ваша доброта
Убудет иль смутится,
За эту непочтительность отмщая:
Неблагодарных ваша красота
Принудит покориться,
Излишества любые им прощая,
Ведь ваше имя скверна никакая
Не затемнит нелепым подозреньем:
Они ущербны зреньем,
Глаза имея, не хотят смотреть,
Им вашего сиянья не стерпеть.
Судьба нередко ставит меж людей
Препятствия такие,
Что разлучать способны их телесно;
Ей власть дана, но не под силу ей
Разъединять те две души слиты́е,
Соединенные любовью тесно.
Но чтоб не длить здесь тяготы словесной,
Я вас прошу, пока стою пред вами:
Коль делом иль словами
Вам досадил, забудьте, госпожа,
Ведь только и живу я, вам служа.
Ступай по назначенью, песнь моя,
Как можешь поскорее,
Хоть недостойна ты предстать пред нею.
36
Вы, донна, на моем лице узрели
Следы не самой тяжкой из хвороб,
От коей ранний гроб
Никак не угрожает мне, похоже;
Но пуще прочих немочей и злоб
Язвит Амор златой стрелой – ужели
От вас и в самом деле
Скрывать я должен эту рану тоже?
Дав силу, вы лишаете ее же,
И, победив мучение одно,
Терзаюсь так же остро от второго;
Но в этой битве, долгой и суровой,
Я б высшей доблести достиг давно,
Хоть сердце пронзено
И бьет судьба лихая неустанно,
Не будь смертельной рана,
Что золотой стрелой нанес Амор, —
Надежды на поправку нет с тех пор.
Мне было невдомек, насколько жадно
Во мне пожар невидимый горит
И как поют навзрыд
Амором раздуваемые мехи.
Но знаю, что недуг во мне сокрыт,
Который злее пытки беспощадной,
И в скорби безотрадной
В иных терзаньях вижу род утехи.
Увы! во тьме ни огонька, ни вехи!
Так раненный Ахилловым копьем
Бредет сквозь нестерпимые мытарства,
И лишь одно ему дано лекарство —
Удар повторный тем же острием:
Я на пути своем
Не обрету ни облегченья боли,
Ни благодати, коли
Дождь этих искр из этих самых глаз
Не брызнет в сердце мне еще хоть раз.
Когда б мои стихи хотя бы долю
Того, что в сердце, выразить могли,
То слезы бы текли
Из ваших глаз при первом же их звуке;
Но на бездарность музы обрекли
Мои уста, когда любовь глаголю,
И как себя ни школю,
Перо не передаст жестокой муки,
И гнева беспричинного, и скуки,
Что сердце оплели со всех сторон,
Которое в бессилии обмякло.
Так облекал когда-то грудь Геракла
От Деяниры присланный хитон,
И в страшных муках он
Губительную ткань сорвать пытался,
Но в кожу яд впитался
И умертвил и кость, и плоть, и мозг,