домотканого сукна и отправился к матери. Он взял себе за правило навещать ее каждое свободное воскресенье, если только не мешали какие-то обстоятельства. Для матери Петерис носил из лесу хворост или дрова, потом пилил их и колол. Когда нужно было, чинил загородку, привозил для поросенка подстилку и, если требовалось, помогал хрюшку зарезать. А когда все было переделано, просто болтал с матерью, потому что в «Лиекужах» поговорить по душам было не с кем.
Чем ближе Петерис подходил к имению, тем сильнее он волновался: встретит или не встретит Алису. Он нарочно задержался у плотины, долго смотрел на дорогу, идущую мимо сада, но Алису нигде не увидел. Петерис понимал, что на эту девушку он никак рассчитывать не может, это всего лишь приятная, но пустая фантазия, ведь ему нужна сильная и здоровая жена. Для крестьянской жизни Алиса, конечно, хрупка и неумела. Но мысли Петериса кружились вокруг нее, точно стреноженные.
Мать Петериса Лизета жила в бывшей батрацкой имения, где снимала комнату у госпожи Винтер. Летом и осенью Лизета ходила к хозяевам на поденщину, полола свеклу, сгребала сено, копала картошку, молотила хлеб. Зимою Лизета Виксна за деньги или продукты пряла лен и шерсть. Заработанной картошкой, зерном откармливала поросенка и по весне резала его. Хорошо прокопченного мяса ей хватало на год.
Петерис не был уверен, что застанет мать дома, в прошлый раз она сказала, что пойдет на молотьбу в другой конец волости. Правда, на воскресенье она обычно возвращалась домой, чтобы полить единственный цветок, пышный мирт, и заодно отдохнуть; у чужих ведь так, как дома, не отоспишься.
Едва она погрузилась в приятную предобеденную дремоту, как вошел Петерис.
— Опять спать завалилась?
— А что еще в воскресенье делать?
Лизета, как обычно, — хоть и сонная, — обрадовалась сыну, но постаралась не очень выказывать это. Протяжно зевнула, прикрыв ладонью рот, протерла глаза, подтянула длинную юбку.
Старухой ее никто не считал, хотя ей было за пятьдесят. Правда, слегка поседела, но лицо румяное, недряблое, плечи и бедра широкие. Еще полна сил. В молодости Лизета прямо с земли закидывала на спину пятипудовый мешок. С телеги-то поднимет каждый, если уж не последний хиляк, а вот с земли — такое под силу лишь крепкому мужику. Чтоб это сумела женщина, у них никто не слыхивал.
— Так где же ты работала на неделе? — спросил Петерис.
— Три дня у Симсона, в Осоковой низине. У жены дитя малое, работать некому. Ты последнее время бывал там?
— В Осоковой низине? Чего я там не видел?
— А там есть на что взглянуть. Кто сарай поставил, а кто дом, нарыли, как кроты. Все луга испоганили. Но большинство пока в шалашах ютятся. Точно цыганы.
— Со временем обживутся; если захотят работать, — решил Петерис.
— И я так говорю. Выделили бы там тебе землю… — В каждое свидание Лизета с сыном толковали о земле. — Содержал бы пяток коров, лошадь…
— Одной лошади, коли земля пахотная, не хватит. Две нужны.
— Была бы кобыла, и в первый год слученная, был бы уже крепкий жеребенок. Могли бы к упряжке приучать.
Были бы! Щедрые слова, родящие мечты.
Были бы! Волшебные слова, сулящие все: землю, скотину, зажиточную жизнь.
Были бы! Опустошающие слова, оставляющие в душе пустоту и тоску.
Петерис и Лизета не обходились без этих слов ни одно воскресенье, точно пропойца — без привычной чарки.
— Знаешь, сынок, корову да пару овец я могла бы дать.
— Корову! Трех коров купить могу и еще лошадь!
— Надо тебе где-нибудь землю в аренду взять.
— Как одному начинать-то?
— А ты женись!
— Жениться, легко сказать!
— За тебя любая пойдет.
— Мне любая не нужна.
— Поискать надо, присмотреть.
Иногда мать принималась перечислять знакомых девиц и тут же сама отвергала их. Затем начинала хулить Эльвиру.
— Будь она как ты, не чуралась бы работы, и жены не надо. Оба молодые, я не старуха. Чем худо? Столько бы наворочали, чертям тошно стало!
— Будет тебе Эльвира в поле работать!
— Да уж! Такой мамзелью заделалась, что…
— Сама ее баловала, когда маленькой была.
— Да где мне было баловать? У богатого лавочника, вот где она испортилась.
После обеда, когда Петерис уже собрался домой, пришла Эльвира:
— Все воздушные замки строите?
— Придержи язык!
Эльвира засмеялась. Это еще больше рассердило Лизету:
— Поменьше бы трещала!
— Ух ты!
Но Эльвира сегодня в хорошем настроении, и напускному недовольству Лизеты его не испортить.
— Я сейчас прямо от Курситисов. Тебе, Петерис, Алиса привет шлет.
Петерис так покраснел, что мать сразу заметила это.
— Какая это Алиса?
Эльвира, желая подразнить ее, нарочно промолчала, и ответить вынужден был Петерис, тем более что мать обратилась скорее к нему, чем к Эльвире.
— Жила у нас. Девица.
— Та самая садовникова дочка, что в «Лиекужах» с работой не справилась?
Петерис, отвернувшись, смотрел на подоконник, на Лизетин цветок.
— На что тебе, сын, такая? Городская барышня она! Коли лучшей нет, так… — Лизета презрительно махнула рукой, давая понять, что нечего попусту слов тратить.
Когда мать ненадолго вышла, Петерис, еще гуще покраснев, спросил:
— Сама передала?
— Что сама передала?
— Привет мне передать велела?
— Да ты не очень-то воображай!
Эльвира опять засмеялась. Только белые зубы сверкали.
— Ты правду скажи! Что за шутки!
— Никакие не шутки! Чтоб ты, братец, напрасно не надеялся, признаюсь тебе: ничего Алиса не велела. Она просто из приличия. Спрашиваю: привет, если встречу тебя у матери, передать? Передавай, говорит.