— Петерис вам что-нибудь говорил обо мне?
— Никогда ничего не говорил.
— Вы знаете, что в «Лиекужах» я больше не работаю?
— Знаю.
— Кто вам сказал?
— Не помню, где я это слышала: то ли в лавке, то ли еще где.
Эльвира сдержанна, с чувством собственного достоинства, от остальных гракских женщин отличается даже манерой разговаривать, производит впечатление образованной, обходительной девушки. Алиса спросила, где она училась.
— Никаких особых школ я не кончала, но кое-чему меня научила жизнь.
Эльвира рассказала, что, будучи беженкой во время первой мировой войны, служила няней у богатого торговца. Молодая барыня была образованная, и Эльвира у нее много чему научилась. После войны жила какое-то время в Риге, в семье врача, но никак не могла угодить хозяйке, и Эльвиру без всякой причины уволили, а сразу найти другое место она не смогла. Так как своей квартиры не было и деньги тоже кончились, приехала к матери в Граки да тут и застряла, нанялась горничной к аптекарю.
За разговорами очутились возле аптеки.
— Я уже давно хотела познакомиться с вами. Может быть, зайдете?
— Меня дома мама ждет.
— На минутку!
Алиса не могла отказаться когда ее так горячо просят.
Аптекарь Циммер, один из двух немцев, оставшихся в Граках с баронских времен (второй — мельник Меркман), иной раз, совершая вечернюю прогулку, заходил к Курситисам поболтать, но к себе в гости никогда ни кого из семьи садовника не приглашал. Алиса, войдя в прихожую, почувствовала волнение. Открылась какая-то дверь, из нее высунула голову госпожа Циммер.
— О! Фрейлейн Алиса!
— Старая карга! Все ей надо видеть и знать.
Эльвирино жилье — обычная каморка служанки, где как раз достаточно места дли кровати и шкафа, но уже не хватает для стола. Из-за толстых каменных стен и узкого, затененного деревьями окна комната напоминает тихую, отрезанную от внешнего мира монастырскую келью.
— Мне нравится у вас, — сказала Алиса.
— Да что тут может нравиться?
— У меня никогда не было своей комнаты. Разве что когда была еще совсем маленькой.
— Жить тут тоже не сахар. Но все-таки лучше, чем батрачить на хуторе.
Эльвира открыла альбом с фотографиями. Снимков оказалось немного: она сама в разных позах, карточки брата, фотография отца с матерью и несколько портретов молодых людей. Кое-кого из них Алиса видела в имении и узнала.
— Они мне… — Эльвира не нашла нужного слова. — Мужчина — животное. На возвышенные чувства мужчина не способен.
На широком подоконнике, служащем столом, в стеклянной вазочке благоухала алая роза, рядом с ней в рамке вырезанный из газеты снимок ослепительно улыбающейся киноактрисы.
— Лиа Мара, — объяснила Эльвира.
— Красивая какая!
— Я на нее немного похожа?
Это можно было понять и как шутку.
— Если присмотреться… ну, вы тоже очень красивая.
Нежному, чистому эллинскому лицу Эльвиры, ее пунцовым губам бантиком, смелым, сияющим глазам могла бы позавидовать любая. Слегка выдающимися скулами, длинными ресницами, низким грудным голосом она похожа на цыганок или испанок, страстных, обольстительных.
— Актрисой стать нелегко. Нужен счастливый случай. На такой я не надеюсь.
В тетрадь с песнями вклеены фотографии и других актрис. Многих из них Алиса видела в газетах, но к ним у нее интереса не возникало.
— А вы очень похожи на Мэри Пикфорд, — решила Эльвира, — у вас такой же ласковый, душевный взгляд.
Алисе неловко:
— Ну что вы, ничуть не похожа.
Эльвира еще раз критически оглядела Алису и сказала:
— Ну, конечно, какие там из нас актрисы, но Граки тоже не для нас. Я уже не раз думала над этим и никак не могла понять, почему вы перебрались из Риги в деревню.
— Отцу одному здесь было трудно.
— Вы его жизнью жить не будете.
— Может быть, мы вернемся в Ригу.
— Это не так-то просто. Никуда вы не вернетесь. Вы одна — может быть, но вместе со стариками…
— У нашей бабушки дом в Риге.
— Отчего же вы здесь?
— Так получилось.
— Не ладили?
— Да, — нехотя призналась Алиса.
Однако Эльвира хотела все знать, и Алисе пришлось рассказать, как Густав поссорился с родственниками матери, и даже описать их коричневый дом.
— Когда бабушка ваша помрет, вы ведь наследуете что-то, — рассуждала Эльвира.
Алиса молчала. Эльвира, вздохнув, сказала:
— Я вам завидую.
— Почему?
— Когда-нибудь вы опять заживете в Риге, будете богаты…
— Никакое богатство нас не ждет.
— Слишком большое богатство и ни к чему. Была бы крыша над головой.
— В этом доме мы ведь жить не будем. Его продадут и…
— Так вы получите большие деньги.
Алиса почувствовала, что слишком разоткровенничалась, но Эльвира уже перестала расспрашивать о доме, о деньгах; теперь она разговаривала как бы сама с собой:
— Я при первой возможности уйду отсюда. Мне тут до смерти надоело. Гнуть спину на этого тупого немца! На его полусумасшедшую жену! А эти темные люди вокруг! Что меня тут ожидает? Паршивый новохозяин? Нет, благодарю! Не хочу у новохозяина рабочей скотиной быть! Если и отдам себя мужчине в жены, так только во имя большой, красивой любви. А если такая любовь не придет, то… То уж лучше уйти из этой жизни. Все или ничего! Это мой талисман!
Хотя Алиса, как и Эльвира, не знала точного значения слова талисман, страстная речь девушки ее глубоко взволновала.
— Никогда не делайте этого! — воскликнула Алиса.
— Буду не первой и не последней. В газетах о самоубийствах только и пишут.
Алиса