— Если бы он мог приходить сюда — он давно уже поселился бы в твоей комнате, — улыбнулся Вигмар, приобняв дочь, — но даже если он придет. Анна, ты разговаривала с ним наверное тысячи раз и все еще здесь.
— Потому что ты здесь, — Анна уткнулась носом в отцовское плечо, обнимая старика инквизитора в ответ, — я справлюсь, обязательно.
Вигмар осторожно поцеловал ее волосы. Почему-то сейчас перед его глазами как никогда ярко вновь возник момент самого важного выбора в его жизни. От Анны пахло лесом, как и тогда, вокруг. В тот день, когда Вигмар, подняв окровавленного младенца на руки прижал его к себе.
— Какая ты у меня красивая, — едва слышно прошептал он и мягко отстранился.
Он никогда не признавался даже себе самому в том, что каждый день думал о том, что все могло быть иначе. Анны бы не было бы и ничего не случилось бы. Он мог это сделать. Должен был. Он гнал от себя эти мысли, но они возвращались снова и снова.
Сейчас же глядя в блестящие от сдерживаемых слез глаза Анны, он, наконец, все понял.
Вигмар подмигнул дочери, и перекинув через плечо дорожную сумку, направился к выходу. Сейчас на его душе было легко и солнечно.
Он видел перед собой младенца и просто знал, что все сделал правильно.
Моя суть
Франция, Нёшательский феод, деревня Домреми
1 мая 1440 года
Сжав в руке потрепанную библию, Анна лежала на кровати пустым взглядом уставившись в потолок. Давно перевалило за полночь и до рассвета осталось не так уж и много. Единственный плюс этой ночи — она не длилась, как любая зимняя. Сибилла спала, свернувшись калачиком под боком у сестры, а вот Анне сон так и не шел. Иногда ее захватывала дремота, но Анна тут же просыпалась от ощущения потери контроля над сознанием. Ей казалось, что стоит ей сомкнуть веки, как она тут же окажется в лесу. Она никогда не видела ковен темных, но чувствовала их в каждую такую ночь. Их голоса звучали у нее в голове с каждым разом все громче. Они звали ее, тянули к себе, взывая к той части разума Анны, которую та упорно заставляла спать вечным сном. Анна была готова поклясться, что в следующий раз она точно сможет различить, сколько же их. Сейчас на этот вопрос ответа у нее не было. Зато Анна точно знала, что одной ведьмы для полной силы ковена у них точно нет.
Гилберт тоже их слышал. Последние два года он учился у Вигмара всему, что мог. Конечно, Гилберт никогда не признавался, что делает это не из-за чувства долга. С самого детства он был обычным. Каждый выделялся хоть чем-то, а он — нет. А то, в чем было его единственное различие, страшно было признать даже перед родителями. Теперь же Гилберт чувствовал все гораздо сильнее и сейчас с удовольствием вернулся бы в тот день, когда у него был выбор.
Чтобы отказаться. Потому что тьма для него была чем-то удушающим. Сегодня она давила как никогда и исходила не только из леса. Привалившись к кровати, Гилберт старался не думать о том, что за его спиной набитая порохом бочка, что может рвануть в любой момент.
— Мы можем выслеживать их по одной, — спокойно сказала Анна, не отводя взгляда от потолка, — может продолжить то, что делал отец.
— Это говоришь не ты, — выдохнул Гилберт, разминая затекшие плечи, — а твое желание убивать. И ты это знаешь.
Анна закрыла глаза и перевернулась на бок, сминая в руках жесткую подушку.
— Тьма необходима для равновесия. Ее не нужно уничтожать, с ней нужно бороться, — словами Вигмара сказал Гилберт, — да и к тому же, убьем мы одну темную ведьму — на ее место встанет другая. Убивать можно бесконечно, но ничего не изменится.
— Почему же, — пожала плечами Анна и подавила зевок, — пока новая ведьма вырастет, у нас появится время.
Голос Анны был абсолютно спокоен, от чего Гилберт едва заметно поежился. К этому было привыкнуть сложнее всего. К отсутствию естественных эмоций там, где у обычного человека и язык не повернется, а иногда и кровь в жилах застынет. Нет, Анна не была похожа на ледяную статую — она плакала и смеялась, искренне, но были такие моменты, когда Анна всерьез могла рассуждать о том, что чума на самом деле была необходима для природы. Анна размышляла о ненависти, насилии, войнах, убийствах и смерти так же, как обычный человек рассказывает о своих повседневных делах. И от этого Гилберту было не по себе. Вигмар объяснял, что для нее мир словно перевернут. То, что для светлого — хорошо, для нее — плохо. Вернее оно для нее — плохо, но в значении хорошо. В общем это было так сложно, что сам Вигмар путался, но смысл был ясен: если Гилберт теперь должен при принятии решений больше опираться на то, что он чувствует, то Анна — строго наоборот. Она всегда должна была руководствоваться разумом и тем, чему ее учил Вигмар.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Иногда Гилберт пытался представить, как это, когда наоборот, но не мог. Он спрашивал у Анны, но и та толком не могла объяснить. Единственное, что он понял из ее слов — она не совсем чувствует так, как описал Вигмар. Гилберт считал, что это и из-за воспитания. В конце концов некоторые наши чувства, так же, как и образ жизни, являются приобретенными.
— Как ты думаешь, если ты и дальше не будешь применять магию, что будет со светом? — спросил Гилберт, чтобы разрушить повисшую тишину.
Анна знала, что так он делал всегда, чтобы увести ее подальше от особо опасных переживаний. Этот вопрос стал риторическим в их беседах. Никто всерьез не рассчитывал получить на него ответ. Они могли рассуждать вечно, но это нисколько не приближало их к самой большой разгадке. Оставалось лишь рассчитывать, что если Анна сможет прожить жизнь без магии, то после ее смерти свет просто вернется к людям, а по земле вновь будут ходить светлые хранители.
— Если ты не должен их убивать, то почему ты можешь их чувствовать? — не поддалась на провокацию Анна, — Разве не в этом смысл существования инквизиторов — чувствовать и уничтожать тьму?
— Если бы твой отец руководствовался этим правилом, сейчас мы бы ни разговаривали.
Анна поджала губы и приподнялась на локте, уставившись на Гилберта.
— Вот именно, Гилберт, — Анна дождалась, когда Гилберт посмотрит на нее, чтобы продолжить, — если бы он сделал все правильно, мы бы не разговаривали, а свет был бы там, где должен быть.
— Перестань, — резко прервал девушку Гилберт, но та только усмехнулась.
— Еще скажи, что ты сам об этом не думал. Мне точно можешь не врать.
— Жизнь — это великий дар, — процедил сквозь зубы Гилберт, а Сибилла заворочалась рядом с Анной невольно призывая говорить тише, — а то, что сейчас делаешь ты — это пытаешься переложить ответственность на своего отца.
— Конечно, — Анна подалась вперед, отчего ее глаза засверкали в свете луны, — это же моя суть, забыл? Увиливать, уворачиваться, обвинять всех вокруг. Вот вас всех пугают адом. Будете жить неправильно, не так, как нужно — добро пожаловать в огненную бездну. А для меня вот эта жизнь — ад. Мое прошлое — путь побега от себя, мое настоящее — постоянный страх и борьба с самой собой, а мое будущее — это вечное одиночество в цепях ограничений. И что я в итоге получу за это? Райские кущи? Он, — Анна возвела взгляд к небу, тут же посмотрев на Гилберта, — не позволяет даже говорить с ним. С чего мы вообще взяли, что если тьма так необходима для него, то ад — нет?
— Ты не зло, — как можно спокойнее сказал Гилберт, придвинувшись ближе, чтобы не разбудить Сибиллу, — и подтверждение этому лежит сейчас рядом с тобой.
— А ты никогда не думал, что мои родители просто настолько хотели верить, что во мне есть хоть что-то хорошее, что приняли желаемое за действительное? — Анна улыбнулась, но в ее глазах не было и тени от этой улыбки, — Сибилла могла выжить просто потому что могла. Так бывает. Рождаются слабые дети, а потом начинают изо всех сил хвататься за жизнь.