говорили за нас.
Когда я возвращался в Бельгийское Конго, мы ничего друг другу не сказали, были только взгляды. Глаза действуют каким-то таинственным образом, и я твердо знал, что наше расставание не навсегда.
* * *
И расставание с домом возле Монте Смит было не окончательным. Когда я вернулся в Конго, многие спрашивали меня, не собираюсь ли я его продать. Цену, однако, предлагали очень маленькую. Хотя я и чувствовал, что это уже не мой дом, не часть меня самого, все же не хотелось продавать дом моего отца за кусок хлеба. В конце концов я уступил его греческому коммивояжеру Костасу Ставракосу за груз ценных тканей. Выручка с продажи тканей пошла на окончательную оплату дома в Остии. В конечном итоге получилось, что мой отец оставил мне его в наследство.
В дом возле Монте Смит я вернулся всего один раз: мне было больно даже бродить по соседним улицам. И если сегодня я там появляюсь, то только потому, что на мне лежит моральная обязанность оживить в памяти потомков историю нашей общины. И я всегда избегаю проходить мимо казармы итальянских военно-воздушных сил. Однажды ко мне приехал один из двоюродных братьев, который хотел все осмотреть и сфотографировать. Я его проводил, но только до определенной черты, и издали указал на мой дом. Дальше я не пошел. Но они с Зельмой поднялись по ступеням на крыльцо и вошли, а немного погодя позвали меня:
– Сами, иди сюда! Здесь нечто такое, на что ты обязательно должен взглянуть!
Я не пошел, подниматься мне не хотелось. Но в конце концов они меня уговорили: они нашли мезузу[14] нашего дома, все еще прибитую к косяку двери в гостиную. А я сидел на полу, и мне было очень плохо, хотелось плакать. Это был первый раз, когда я снова вошел в дом. Я узнавал лестницы, комнаты, и в голове теснилось множество мыслей. Мы осторожно сняли с косяка мезузу, потому что она уже одряхлела и выглядела очень неважно, и вынесли из дома. Я привез ее с собой в Остию и хранил до тех пор, пока один из родственников Зельмы, раввин, не посоветовал мне избавиться от нее. И я закопал ее на родосском кладбище, рядом с могилой матери.
В Бельгийское Конго я вернулся еще холостяком, но поверил Стелле Альхадеф, жене двоюродного брата, что встретил особенную девушку. Я показал ей фото Зельмы, попросив быть сдержанной: Зельма еще не вошла в брачный возраст и между нами ничего не было, кроме взглядов и нескольких нежных слов, оставивших в моей душе глубокий след.
Через два года Стелла со всей семьей проводила отпуск на Родосе. Там она лично познакомилась с Зельмой и не могла дождаться, когда сможет сказать мне, насколько девушка ей понравилась. Она поинтересовалась, не изменил ли я своих намерений, а то ее брат Давид тоже обратил внимание на Зельму. Я заверил, что намерен жениться на Зельме и дожидаюсь момента, чтобы попросить ее руки.
Впрочем, все эти три года я тоже не сидел сложа руки. В Новый год я посылал письма и поздравления всей ее семье. Конечно, они предназначались ей, но мне не хотелось выказать неуважение к ее родителям. На момент нашего знакомства Зельма была еще очень молода, и мои редкие послания были для меня способом присутствовать в ее жизни и при этом не быть навязчивым.
Однако Стелла дала мне понять, что время бежит быстро, а мое терпение и почтение к юному возрасту Зельмы могут обернуться против меня. Нельзя так долго ждать, я должен убедить ее приехать ко мне в Элизабетвиль и стать моей женой. Шел 1958 год, мне было двадцать восемь лет, а Зельме – шестнадцать с половиной. Но все же она была еще слишком маленькой, чтобы путешествовать в одиночку.
И тут мне представился уникальный случай. Тесть и теща моего дяди Рубена уезжали в отпуск и должны были завернуть на Родос. Я спросил, могу ли попросить их о деликатной миссии привезти ко мне невесту. Оба восприняли это с энтузиазмом и сказали, что уезжают через пару месяцев.
Я начал подготовку. Сразу отправил Зельме письмо с вложенным билетом до Бельгийского Конго и деньгами. Потом написал ей, что за ней приедут двое моих родственников и пусть она на присланные деньги купит себе красивое свадебное платье и сделает прививку против малярии.
Ее родители были счастливы узнать, что дочь нашла себе жениха из хорошей семьи, и одобрили ее отъезд.
Она приехала в Африку, где никого не знала, кроме меня, но все приняли ее с любовью и с радостью участвовали в празднике по случаю нашей помолвки. Через неделю, 5 декабря 1957 года, мы заключили гражданский брак, чтобы иметь на руках все необходимые документы для заключения брака религиозного, который мы предполагали совершить в Солсбери в Родезии, где располагался центр наиболее крупной еврейской общины. Там жила моя кузина Сара, и я попросил представить меня раввину. Тот сказал, что ему потребуется время, чтобы оценить ситуацию. Я понял, что дело затянется надолго, и решил пока отправиться с Зельмой в свадебное путешествие. В конце концов, мы уже были мужем и женой и имели все основания жить вместе. Я предложил ей на пару недель съездить в Кейптаун. У раввина будет достаточно времени, чтобы все обдумать, а мы по возвращении сможем поехать в Солсбери и выслушать его вердикт.
Мы провели в Кейптауне две прекрасные недели, хотя наш религиозный брак был все еще под сомнением.
Вернувшись в Солсбери, я снова позвонил кузине Саре, чтобы узнать, сдвинулось ли наше бракосочетание с мертвой точки. Она ответила, что раввину нужно еще время. Тогда я попросил ее поблагодарить раввина за его благорасположение и передать, что мы обратимся к другому. Оставаться здесь дальше и дожидаться ответа, который мог оказаться отрицательным, я не мог: на работе накопилось много дел. Надо было возвращаться в Бельгийское Конго. На следующее утро мы должны были уехать. Я повесил трубку, и мы улеглись спать.
Было уже одиннадцать вечера, когда позвонила Сара:
– Не уезжай! Раввин сказал, что совершит обряд!
Нас заставили помучиться, но наш брак стал реальностью. Обряд состоялся 10 января 1958 года.
Зельма приехала как раз вовремя: она успела насладиться последними хорошими днями моего пребывания в Африке. Мы очень много работали, но зато сумели обеспечить себе стабильное и безбедное существование. Однако этот радостный период длился недолго.
Уже с 1960 года в Бельгийском Конго начались бурные события. Невыносимая политическая нестабильность очень скверно отражалась на экономике. У нас периодически экспроприировали собственность, вне зависимости от того, кто на данный момент был у власти. Наши магазины разрушали, предварительно