топнула ногой Елена.
Я тоже любила шоколад.
Вечером после ужина раздался знакомый стук в дверь, и появился зэйде. На его бороде поблескивали снежинки, словно звездная пыль.
– Зэйде! – воскликнула я. – Ты пришел по снегу!
– Я не сахарный, не растаю, – ответил он.
Он сел к столу, достал бумагу и табак.
– Но если я не согреюсь немедленно, то могу замерзнуть.
Я села, и он рукой в перчатке подтолкнул ко мне бумагу. Я свернула ему идеальную сигарету, как он меня учил.
– Очень хорошо, – одобрительно кивнул он. – Наверное, у тебя был очень хороший учитель.
– Так это же был ты, зэйде!!!
– Правда? – засмеялся он.
– Зэйде, святой Николай приносит всем девочкам из моего класса шоколадки, – сказала я.
– Но нас это не касается, Рози, ты же помнишь? – вмешалась Лия.
– Я просто спрашиваю… Разве плохо говорить, что он приносит им шоколад?
Зэйде посмотрел на меня. Я надеялась, что мои слова его не расстроили. Он же так любит Хануку. Я тоже люблю этот праздник. Мне всегда нравилось, как зэйде зажигает менору на окне, нравилось петь вместе с ним. Я любила играть с ним в дрейдель, хотя он постоянно мне поддавался и позволял выигрывать все монетки. Мне не хотелось, чтобы ему показалось, что я все это не люблю. Но шоколад…
– Шоколадки? – спросил зэйде.
Мы с Лией кивнули.
– Он кладет конфеты им в сапожки, – сказала Лия.
– Гммм, – зэйде погладил бороду. – Может быть, святой Николай, оказавшись поблизости, и к вам заглянет. Думаю, вам стоит выставить свои сапожки.
Через несколько дней я натягивала сапожки и почувствовала, что мне что-то мешает. Я сунула в сапожок руку и вытащила серебристый сверток. Лия взялась за свои сапожки.
– Ой! – удивленно воскликнула она.
Мы посмотрели друг на друга и заулыбались. Развернув фольгу, мы обнаружили светло-коричневые плитки молочного шоколада. Мне стало тепло и уютно. Я отломила кусочек шоколада и положила в рот. Лия сделала то же, и глаза ее восторженно расширились. Шоколад напоминал реку сладости, но, в отличие от конфет, вкус у него было более богатый. Шоколад таял у меня во рту.
Когда зэйде на следующий день пришел к нам, я крепко его обняла.
– Первый в мире еврейский Николай, – шепнула я ему на ухо.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – с улыбкой отмахнулся он и поцеловал меня в лоб.
Я все еще ощущала потрясающий вкус шоколада.
Глава 21
Если я пойду и долиною смертной тени,
не убоюсь зла, потому что Ты со мной;
Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.
Псалтирь 22:4
Освенцим. Август 1944.
С каждым днем становилось все жарче. Каждое утро мы часами стояли босиком на растрескавшейся от жары земле, изнывая под палящим солнцем. Пот тек по моему лицу, тело корчилось от жары. Зловоние в бараке стало невыносимо. Тысячи тел обливались потом. Как-то ночью я проснулась и обнаружила рядом с собой мокрое пятно кала, упавшего сверху. Тело мое содрогнулось от отвращения. Неожиданно я поняла, что с меня хватит. Я не могу больше ни секунды оставаться грязной. Я села и подтянулась так, что голова моя коснулась верхней полки. Там я увидела Лию – тело ее наполовину скрылось под телом другой девушки. Я просунула руку и вытащила сестру. Она была совсем крохотной.
– Лия, это Рози. Поднимайся.
– Что? – Лия попыталась сесть и ударилась головой о верхнюю полку.
– Пошли со мной.
– Куда?
– Мы должны помыться – иначе мы заболеем. Кругом сплошные болезни, мы должны быть чистыми.
Лия не улыбнулась.
– К чему теперь думать о чистоте? Какое это имеет значение?
Я всмотрелась в ее грязное лицо.
– Это важно. Меньше всего нам нужно заболеть.
– Ты можешь идти в душ, а я буду спать.
Я взяла ее за руку. По запястью ползли три крохотных черных блохи.
– Пошли со мной!
– Рози, я устала! Пожалуйста, дай мне поспать!
Выбора у меня не было, и я оставила ее в покое, а сама вышла из барака.
В лагере царила сказочная тишина. Белый луч света кружил над крышами бараков. Сердце у меня сильно забилось, когда я направилась к большому зданию сортиров. Было слышно, как ноги мои шлепают по земле – казалось, их слышит весь лагерь. Я чуть было не вернулась назад, но вспомнила о тех, кто умер от болезней, и зашагала вперед.
Территорию лагеря патрулировал один эсэсовец – было видно луч его фонарика, скользивший по земле и стенам бараков. На улице не было никого, кроме него и меня. Он направился в мою сторону, и я спряталась за угол барака. Он прошел мимо, можно было вздохнуть с облегчением. Если он увидит меня, то просто застрелит. Выждав несколько минут, двинулась дальше. Я медленно вошла в здание. Было очень тихо.
У одной стены находился ряд отхожих мест, издающих страшное зловоние. С другой стороны располагались шесть раковин. Я повернула кран, но воды не оказалось. Только из пятого крана, наконец, потекла вода. В стороне стояло ведро со щелоком, который буду использовать вместо мыла.
Я сняла свое грязное платье и положила его в раковину. Потом я намочила его, взяла хлопья зеленого щелока и сыпанула на влажное платье. Терла и мяла платье довольно долго, а потом оставила мокнуть. Затем сама намазалась щелоком, почувствовала легкое жжение, но стоило обмыться холодной водой, и жжение сразу прошло. Я растерла щелок в ладонях и натерла все тело. Я видела, как вода у моих ног становится коричневой, а кожа – розовой. Вода была очень холодная, но ощущение чистоты было приятным. Помывшись, хорошо сполоснула платье и повесила на соседнюю раковину, чтобы оно подсохло. Нужно было проявлять осторожность. Пока платье сохло, я сидела очень тихо. Наконец, платье можно было надеть. Я оделась и выскользнула на улицу. Заметив приближение белых лучей, пряталась за бараками. Вернувшись в барак, скользнула на полку, и мгновенно заснула. Я по-прежнему оставалась в зловонном бараке и лежала рядом с кучкой дерьма, и рядом со мной лежали четырнадцать девушек, но я была чистой и впервые почувствовала себя хорошо.
Я стала пробираться к раковинам каждые несколько дней. Я изо всех сил терла свое тело. Мне не всегда хватало сил стирать платье и ждать, пока оно высохнет, но себя я мыла дочиста. Каждый раз, выходя из сортира, я с изумлением смотрела на потоки дерьма, вытекающие из каждой дыры. Это было самое грязное