Читать интересную книгу В тесных объятиях традиции. Патриархат и война - Нона Робертовна Шахназарян

мифологемой.

Специальный исследовательский интерес вызывают, на мой взгляд, метафорические аспекты речи вдов, мифологизирующие и мистифицирующие их образ и в то же время указывающие на падение статуса овдовевшей женщины. Метафора является смыслопорождающим механизмом, аккумулирующим в себе жизненные (бытийные) составляющие на интуитивном уровне. Ее таинственные обороты и недосказанности, которые нужно додумать каждому самому, есть как бы актуализация мифа, мифология в действии. Затасканные метафоры, воспринимаемые как авторитетная данность, дают иллюзию, что «наши мудрые предки» знали выходы из подобных ситуаций, и они способны дать нам готовые, а главное легитимные ответы и решения. Метафора выступает как специальная знаковая система, как своего рода подсказка, шпаргалка правил-рецептов если не на все, то на многие случаи жизни. В своей застылости и незатейливости патриархальных символов метафора определяет ситуацию специальным образом, расставляя соответствующие акценты и моделируя соответствующие поведенческие стратегии.

Речь идет о некоторых устойчивых выражениях-идиомах, выявленных из нарративов информантов, в которых можно видеть клишированные патриархатные установки: ‘потерять хозяина’ (tar chonim), ‘остаться без владельца’ (andar mynal); или же — ‘с потерей супруга дни превращаются ‘в черную мглу’’ (sev mythen) и проч.

Одна из информанток вспоминает: «Когда мой отец попал в аварию и его жизнь висела на волоске, моя бабушка громко причитала, прося бога, чтобы он, „хоть калекой, хоть без рук и без ног“, но остался жить, „не оставлял мою дочь без хозяина (andar)“. Её ужас относительно того, „кто же откроет дверь сватам (tornyt pets anoghy huva ynnyan), когда придут делать брачное предложение девочкам“, был непонятен мне в силу буквального восприятия этих слов. 12 летним ребенком я думала, „ну кто-нибудь откроет, мама, или мы, дети, например“.

Дом без мужчины неполноценен, не самодостаточен. Репутация девочек, социализировавшихся в семье, где нет мужчины, считается не безупречной. Вдова, как сказала одна из информанток, „невыгодна как родственник“, поскольку не может, как мужчина, встать плечом к плечу в трудный момент и оказать поддержку и помощь — с нее и спрос мал. Соответственно, обычно женщины из таких семей воспроизводят низкий статус и более подчиненное и зависимое положение в семье мужа.

Практически все метафоры отличаются прямолинейностью символов. В них очень прозрачно маркируется носитель власти. Вдову в некоторых селах (с. Ашан) с большим сочувствием и жалостью называют „обезглавленная женщина“ (kylyoxy kytyrvatz kynegya). Соседи и родственники помогают ей в хозяйских делах, обеспечивающих базовые потребности семьи вдовы. В советское время ее пропускали вперед в очереди за мясом и другими дефицитными товарами.

Статус овдовевшей женщины резко падает, позиции ее в семье, коллективе родственников и в сообществе в целом слабеют, что передается емкой метафорой-сравнением — „упавшая с уса рисинка“ (begha ver yngatz prindz). То есть без своего мужа, без главы она не представляет ровным счетом никакой социальной ценности. Из лексики информантов: „после смерти мужа наша айя уподобилась упавшей с уса рисинке“ (Mardy myrnelyany ety mer ayan terrala begha veryngatz prindz). Женщина и сама оценивает свою социальную жизнь как законченную. Ей достается участь влачить физическое существование ради детей, внуков. Из похоронной песни-плача жены над гробом мужа: „что же ты наделал, ты похоронил меня заживо“ (sagh-sagh thaghalys). Е. Лалаян описывает в своем этнографическом описании Карабаха положение престарелой вдовы — ‘безголовой старухи’ (anglux parrav) — в более ранний исторический период (рубеж 19–20 вв.), у которой старается отобрать власть в доме старший сын и которую не очень почитают невестки. Поэтому жизнь вдовы в гердастане, где ее обязанности не выходят за рамки „женской работы“ (остальные заботы берет на себя деверь и другие мужчины гердастана), складывается гораздо удачнее, чем в отделившейся семье, где соблюдение обычая оставляется на сыновний произвол[201].

Мифологизируется и занимает свою специальную нишу в иерархиях особый статус в семье мужчины-сына, который выражается в его „исключительности“ в смысле его пола, то есть особо оговариваются случаи, когда речь идет о мужчине, не имеющем братьев. Его, как отмечалось, называют специальным словом мадар, т. е. единственный. Сестры, таким образом, выпадают из счета как не представляющие особой социальной ценности (фактор класса и социальной позиции, воспроизводящейся в поколениях, здесь значителен — женщины из благородных и богатых фамилий могут иметь отличный статус). Из других интервью: „Моя кровь“ не принимает замуж выйти (здесь кровь = душа (букв. aryunys jorchonum) — сильное выражение, передающее физическое неприятие и отвращение чего-либо), он был единственным сыном (madar tyghan) своей матери. Как я могла даже подумать о замужестве?»

В связи с проблемой вдовства интересно рассмотреть и распространение среди карабахских армян такого явления, как левират. Левират — древнейший институт брака, который по-разному трактуется в этнографической литературе. Антропологический словарь Шарлотты Сеймур-Смит дает в небольшой словарной статье следующее определение левирата (levirate): форма брака, по правилам которого в случае смерти женатого мужчины его вдова выходит замуж за одного из его братьев. Это правило часто объясняется как выражение патрилинейности, которое предполагает, что замужняя женщина становится своего рода собственностью, неразрывно связанной с родом мужа. Однако правило левирата не обнаружено во всех патрилинейных обществах и зафиксировано в некоторых непатрилинейных сообществах. Так, практики левиратных браков должны быть интерпретированы не только в терминах рода, но также в терминах системы гендерных отношений и понятиях женского подчинения в рассматриваемом обществе[202].

Левират в Карабахе предстает как легитимное разрешение статуса вдовства. Ерванд Лалаян свидетельствует: «если до свадьбы обрученная девушка теряет своего суженого, ее обычно выдают замуж за брата или родственника. Если женщина потеряла мужа в браке, но детей не нажили, а братьев нет, то она возвращается к родителям и повторно выходит замуж. Тем не менее, более скромным и похвальным считается поведение вдовы, которая остается в доме родителей мужа. Возвращение невесты считается постыдным для свекрови и свекра. При наличии детей вдова обязательно живет у родителей мужа…»[203].

Эта практика хорошо известна с неспокойных времен революции и Великой Отечественной войны[204]. К началу карабахской войны этот опыт предков был почти забыт. Однако война, в результате которой многие женщины потеряли своих мужей, реанимировала позабытые традиционные практики. Нами собраны примеры таких брачных практик. А. (1976 г. р.) женился (лето 2001) на вдове старшего брата С. (1973 г.р.), который разбился в автомобильной аварии насмерть, оставив двоих детей: «Брат повез жену на отдых, Россию хотел показать ей, чтоб отвлечь от тяжелых впечатлений войны. И вот тебе… Уже на похоронах сестры убеждали меня: „женись на ней, племянников жаль, да и мать уже привыкла к ней, обжились“. Сначала отпирался, как, думаю, мой брат её любил. Обещал матери, что всю жизнь ей буду помогать детей