Читать интересную книгу В тесных объятиях традиции. Патриархат и война - Нона Робертовна Шахназарян

специальных общественных организаций и частных лиц[189]. Документы свидетельствуют, что в средневековой Европе вдовы в целом пользовались большими льготами, чем одинокие и замужние женщины[190].

Действительно, в моем полевом дневнике тоже записан рассказ женщины, чей муж прошел войну, остался в живых, но не находил ни работы, ни других средств для обеспечения существования своей семьи: «Узнав о том, что вдовам распределяли государственную помощь, муж был в бешенстве. Он громко выкрикнул работнику социальной защиты: „Лучше бы я умер в бою, тогда и моя фамилия была бы в этом списке и тогда мои дети хотя бы были сыты“».

Однако в целом в так называемом традиционном обществе, каким является общество карабахских армян, существуют совсем иные парадигмы[191]. В армянской традиции в целом и в карабахской традиции в частности иные реакции на феномен вдовства. Сама риторика резко отличается от западной. Объясняется это особенностями традиционного траурного этикета и строгой канонизацией поведения вдовы в течение оставшейся жизни, порождающие соответствующий дискурс. Негативные коннотации можно, по всей видимости, увязать с новым энергетическим состоянием вдовы, перешедшим, как декларирует традиция, в резко отрицательный полюс, а значит и с новым негативным статусом. Жестко регламентируется их речь, одежда (манера, цветовые гаммы), поведение. Вдовы выступают и воспринимаются как живая воплощенная память о мужчине. Они многократно цитируют слова мужа, рассказывая ситуации из их совместной жизни и при этом хорошо помнят, что о мертвых говорят либо хорошо, либо ничего. По этой причине, видимо, рассказы вдов о своих погибших на войне мужьях откровенно хвалебны.

Малейшие отклонения от общепринятого шаблона поведения вдовы вызывают резкую реакцию со стороны окружения. Приобретя неосязаемый ореол мученицы и денежное «пособие по потере кормильца», вдова зачастую теряет многие права рядового члена общества, оказывается полностью исключенной из него, дезинтегрированной. Иногда это превращается в настоящую экономическую катастрофу в масштабах семьи. Суеверия, связанные с «отрицательной аурой» вдов, их негативным энергетическим состоянием, укоренившиеся в обыденном сознании, усугубляют их положение[192].

Вдов не приглашают (она сама не должна идти, даже если и приглашают из приличия) на празднества, свадебные церемонии из-за той же «отрицательной ауры», обладательницами которой они автоматически становятся, овдовев[193]. Такое отношение к себе в последнее время вызывает реакцию вдов, они объединяются в своего рода корпорации: дружат, проводят вместе свой досуг, помогают в решении проблем друг друга. Иногда к ним присоединяются разведенные женщины, при этом критерием их консолидации выступает фактор депривированности и «исключенности» из сообщества[194]. На самом деле, реинтеграция, возвращение в свою социальную группу для вдов в некоторых случаях не происходит здесь в полной мере до конца их жизни (за исключением случаев, когда вдова выходит замуж, снова воспроизводя жизнеутверждающий, «полноценный» женский статус).

Среди обстоятельств, определяющих каноны вдовства, можно выделить по крайне мере три. Как явствует из интервью, это материнство, патрилокальность брака, жесткий социальный контроль. Большинство вдов оказываются перед дилеммой выйти замуж, лишаясь помощи со стороны родителей и родственников мужа или остаться с последними в течение всей оставшейся жизни, забыв о своей личной жизни, но приобретая «имя» и «лицо» для своих детей и одобрение общества. Общество приветствует и часто воспринимает как должное, если вдова остается одна в течение всей оставшейся жизни. Возможно, такие воззрения восходят к христианской морали[195], которая строится на представлении о греховности телесной жизни, нежелательности интимной близости.

Приняв такую стратегию поведения, вдова копит символический капитал для своих детей и потомков. И это, очевидно, тот случай, когда «культура не только решает проблемы, но и создает их»[196]: «Выйти замуж?…Я не могу рисковать жизнью и благополучием своих детей… Да и трудно с детьми выйти замуж, вообще трудно выйти замуж. Молодые девушки (azaph yxchygekh) не могут найти мужей — те ребята, что не погибли, инвалиды или в лучшем случае получили контузии. …Работы ни у кого нет. Какая тут личная жизнь, думаешь, как бы детей поднять. Да и детям так спокойней… Люди болтать не будут». «Пришли недавно свататься, наотрез отказала. Я же не „сонгсуз“ (songsuz — бездетная, бесплодная), зачем мне замуж. Дочь замужняя, сын уже взрослый, вот-вот из армии вернется. Удобно ли (букв. не стыдно)?» Эти слова отражают обыденное представление, будто замужество нацелено исключительно на деторождение. Тезис о связке материнства-вдовства предполагает то, что если вдова бездетна, то ей в принципе можно выходить замуж для выполнения своего предназначения — реализации своей репродуктивной «миссии»[197].

Второй фактор, формирующий принятые каноны и влияющий на выбор поведенческой стратегии вдовы — патрилокальность брака, по условиям которого женщина живет в семье мужа с его родителями, а не отдельно: «Желающие на мне жениться были, еще какие! Да только я со своей свекровью после смерти мужа еще 20 лет жила, до самой её смерти. Да и пятеро зятьев у меня, что они подумали бы. У нас такого обычая нет сразу замуж выскакивать». То есть нуклеарная семья, возможно, иначе трактует вдовство, чем расширенная отцовская семья: «Муж подорвался на мине в 94 году. Живу с его родителями в его доме. А куда мне уйти? Если выйду замуж, тут же лишусь поддержки его родителей. А как сложится жизнь с новым мужем, кто знает…». Иногда вдова не решает вопроса выходить ей замуж или нет. Она может подвергаться открытому давлению со стороны родственников мужа, даже в случае, если живет отдельно. (фото дети у могилы отца)

В некоторых случаях вдова подвергается двойному давлению: со стороны родни мужа и претендента на её руку: «Неродные дети В., дети мужа от первого брака, живут в том же селе, ультимативно заявили ей, что если она собирается повторно выйти замуж, то пусть выметается из дома их отца. Если нет и слухи ложные (вот он конкретный механизм социального бдения и репрессивного давления), тогда пусть остается жить в этом доме с сыном, когда он вернется из армии. А мужик, который набивался к ней в мужья, хочет силой принудить её к замужеству. Нанес ей уже немалый ущерб. Огороды их находятся рядом: поломал ей все саженцы помидоров, уничтожил весь лоби, когда уже шесты воткнуты и основная работа проделана. Словом, вредит, житья не дает. Вот так она между двух огней, бедняжка, мучается (записано со слов родственницы вдовы)».

Таким образом, повторное замужество вдовы имеет аргументы «за» и «против» и соотношение этих аргументов определяет исход решения. Начнем с того, что в данной культуре это всегда определенный риск для вдовы. Если есть взрослые, не пристроенные дети —