хозяина и проворных работников, прогнавших из кустов цыган.
Когда песню спели, хозяин в наступившей чуть неловкой тишине, кашлянув, обратился к Юрису:
— А я ведь по твою душу пришел. Не прокатишься ли малость на лошади по случаю воскресенья! Надо тетку на станцию отвезти.
В «Лиекужах» уже целую неделю гостила рижская родственница, а теперь надумала ехать домой. Вид у хозяина был прямо-таки несчастный оттого, что должен испортить парню воскресенье.
Юрис, чуть помрачнев, поднялся и пошел запрягать, хозяин тоже встал. Пение оборвалось на лучшем месте. И воскресенье теперь показалось испорченным. Оставшееся время каждый скоротал сам по себе.
Когда Алиса после ужина вытерла посуду, Мамаша сказала:
— Алиса, миленькая, доченька, у меня неспокойно на сердце из-за пустой капустной кадки. Ноги у тебя проворные, достала бы ты ее из погреба да укатила к пруду! А то завтра опять из головы вылетит, недосуг будет, а кадка-то и пропахнет.
Остальные работницы уже легли спать. Алма тоже вернулась из гостей и поднялась к себе в комнатку, просить помочь некого.
Уже смеркалось, в погребе стояла кромешная тьма, Алиса нащупала кадку, с трудом выволокла по ступенькам наверх, укатила к пруду, но здесь было слишком мелко, зачерпнуть воды самой кадкой не удавалось. Дальше начинался ил, вязли ноги. Алиса не знала, что и делать.
— Туда, где поглубже, катить надо было!
Алиса вздрогнула. То был голос Юриса.
— Погоди!
Юрис вошел в воду, дотолкал кадку до мостков, притащил несколько больших камней и затопил ее.
— Вот так!
Алиса поблагодарила за помощь и пошла прочь.
— Не уходи!
Алиса подождала, пока Юрис спустит закатанные штанины.
— Я смотрел, как ты у пруда… Ты что, чем-то озабочена или сердишься?
— Нет.
— Ты, может быть, думаешь, что я… Ольга поет хорошо. Вот и все, что у меня с ней.
— Вы оба очень красиво поете.
Юрис сорвал репей, помял в пальцах, бросил, затем сказал:
— Я сегодня только ради тебя пришел.
Они уже подошли к дверям.
— Пойдешь спать?
— Да. Спокойной-ночи!
Алиса взбежала по лестнице и как была, одетая, бросилась на кровать. Внизу хлопнула дверь. Юрис прошел в комнату батраков.
Неизвестно, сколько Алиса, уставясь в темнеющее окно, пролежала бы, но тут ее словно стукнуло в голову: она погреб не заперла.
Весь дом уже спал. Алиса на цыпочках спустилась по лестнице, ощупью добралась до дверей, отодвинула задвижку и выскользнула во двор. Преодолевая непонятный страх перед кустами сирени, силуэтами строений, дошла до погреба. Полуприкрытая дверь зловеще зияла щелью. Казалось, там, в темноте, кто-то подстерегает и сейчас схватит ее. Набравшись храбрости, Алиса закрыла дверь. У нее опять перехватило дыхание: исчез в замке ключ. Наверно, она его вынула и сунула в карман фартука, а потом потеряла, когда катила тяжелую кадку. Алиса медленно пошла к пруду, вглядываясь в тропинку, недолго постояла, затем, войдя в воду, пошарила босой ногой по затянутому слоем грязи дну. Заходить поглубже в ил не имело смысла. Алиса прошла до мостков, постояла и там. В темноте ивы казались куда больше, чем днем, ветви, казалось, росли прямо из воды.
Вдруг Алиса замерла. По спине забегали мурашки от затылка к самым пяткам: за ивами в темноте кто-то стоял.
— Топиться вздумала?
Это была хозяйка в ночной сорочке и накинутом на плечи платке.
Опомнившись от испуга, Алиса рассказала про свою беду.
— Не ври! Думаешь, не знаю, почему ты в воду броситься хотела? Как не стыдно тебе навязываться взрослому мужчине! Вешалась бы на шею парню какому-нибудь. А то к солидному человеку, у которого жена и дети!
— О чем это вы, хозяйка? О чем вы? — бормотала Алиса, ничего не понимая.
— О чем? — передразнила хозяйка.
— Я ведь, право, ничего такого…
— Я тебе раз навсегда говорю: не оставишь хозяина в покое, выгоню, как паршивую суку!
— Хозяина?
— Ну да, хозяина!
Ключ на другое утро нашелся в траве около погреба, а хозяин, улучив минуту, когда поблизости никого не было, заглянул робкой батрачке в глаза и сказал с особой ласковостью:
— Алисонька, деточка…
Наступила пора, которую Алиса и тогда и потом считала самой прекрасной. Каждое утро начиналось радостью и каждый вечер завершался ожиданием чуда. Алиса чувствовала, как она наливается силой, становится смелее и самостоятельнее. Теперь ее уже так не задевали ни резкие слова, ни злые взгляды. Не печалила расстроившаяся дружба с Ольгой, возникла другая, еще более глубокая.
Вообще-то ничего не произошло, это скорее было предчувствием, прелюдией чего-то такого же большого, как сама жизнь, а то и большего. В завтрак, в обед, садясь за стол, встречаясь во дворе или в поле, они словно ненароком обменивались беглыми взглядами, как, не думая ни о чем, подносишь к горячим губам холодную воду. Они не искали возможности увидеться и поговорить наедине. Алиса знала, что они будут видаться и разговаривать долго — всю жизнь.
Была вторая половина лета, началась жатва. В воскресный вечер все три молодые лиекужские батрачки, подоив коров и вымыв у колодца ноги, быстренько принарядились и, толком не поев, с туфлями в руках, побежали в имение. Батраки ушли еще после обеда. Предстояли выборы в сейм, и на танцевальных площадках выступали ораторы: мужчинам хотелось послушать, какие там будут сулить блага, как будут поносить друг друга. Когда пришли Алиса, Ольга и Эльза, громко наяривали трубы, а на утоптанной мураве кружились пары. В сгустившихся сумерках издали узнать кого-нибудь было трудно. Алиса пыталась разглядеть Юриса в толпе парней, но кто-то ее легко взял за локоть. То была мать.
— А к нам не зайдешь?
— Попозже.
— А может, сейчас?
Алиса замялась. Юриса