– Я не могу представить, через что тебе пришлось пройти, и я гребаный мудак, потому что также не представляю себе мир без тебя.
– Я просто хотела, чтобы ты знал. То есть раз уж ты все равно узнал. Я чувствовала, что ты заслуживаешь знать больше.
Его челюсть подрагивает.
– Я бы никогда не стал на тебя давить.
– Знаю. – И я правда знаю. – Но я хочу, чтобы ты понимал, как все было.
– А я хочу, чтобы ты знала, – сдавленным голосом начинает он. – Никто, ни один ребенок никогда не должен был терпеть то, что терпели ты и твоя сестра. Я сам родитель, и я не знаю, каким больным ублюдком нужно быть, чтобы вытворять такое.
Вытирая набежавшую слезу, я хрипло шепчу:
– Спасибо. – Бинкс запрыгивает ко мне на колени. Он ложится, свернувшись калачиком и чувствуя, что мне нужно утешение. Я глажу его по голове, и внутри наступает покой. – Я больше не зацикливаюсь на прошлом, – тихо произношу я, глядя на кота у меня на коленях. На него смотреть легче, чем на Тайера. – Но иногда прошлое подкрадывается ко мне, и сегодня как раз один из таких случаев.
Его теплая ладонь обвивает мою руку. Я поднимаю голову и вижу его глаза. В них нет осуждения. В них вообще нет ничего нового. Он смотрит на меня, как всегда. Для него я все та же Салем.
А это все, кем я хочу быть.
Собой.
Голос психотерапевта в моей голове снова напоминает о том, что отец не сможет отнять у меня личность, если я ему этого не позволю.
Глава двадцать девятая
Я удивляюсь, когда над дверью антикварной лавочки звенит колокольчик и входит Тайер, поправляя на бейсболке солнцезащитные очки.
– Привет, – тепло говорю я, стараясь не улыбаться как дура. – Что привело тебя сюда?
Он прочищает горло, оглядывая люстры, выставленные на продажу.
– Мои родители собираются приехать на День благодарения. Знаю, до него еще больше месяца, но я хочу сделать им подарок. Я подумал, что, возможно, подберу здесь что-нибудь для мамы.
– Конечно. – Я соскальзываю с табурета. – Что любит твоя мама?
– Цветы. – Он застенчиво улыбается. – Думаю, именно она привила мне любовь к растениям и природе.
– У нас есть несколько уникальных ваз, которые могли бы ей понравиться. – Я веду его через лабиринт всякой всячины. – Как насчет этой? – Я держу в руках вазу классической сине-белой расцветки.
– Она ненавидит синий.
– Тогда эту исключаем. – Я поспешно ее убираю. – А вот эта? – Я вытаскиваю хрустальную.
– Слишком старомодная на ее вкус.
– Хм. – Я прикусываю губу. – Подожди. – Он следует за мной к витрине, где стоят мои свечи. Там есть ваза со свежими цветами. – Как тебе эта? – Я поднимаю кремовую вазу так, чтобы он мог видеть ее, вручную расписанную крошечными цветочками.
– А вот эта, – он забирает у меня вазу и вертит ее, разглядывая со всех сторон, – просто идеально.
– Отлично. – Я улыбаюсь, довольная, что так легко подобрала подарок для его матери. Я ставлю вазу за кассу и возвращаюсь к нему. Он по-прежнему стоит у витрины со свечами. – Что подаришь своему отцу?
Он качает головой.
– Антиквариат – не его конек.
Я смеюсь и забираю у него вазу.
– Я не удивлена.
Он берет одну из свечей, читает состав, отвинчивает крышку и нюхает.
– Это твои.
Это утверждение, а не вопрос, но я все равно отвечаю:
– Да.
Он берет другую и нюхает.
– Хочу купить маме одну из твоих свеч. Какая твоя любимая?
Я лучезарно улыбаюсь.
– Они все. – Он посмеивается над моим ответом. – Я вкладываю много любви в каждую из них, но вот это моя любимая. – Я поднимаю свечу и протягиваю ему.
Он читает этикетку, и его губы дрогнули от улыбки.
– С ароматом песочного теста? Почему меня это не удивляет? – Я пожимаю плечами и сцепляю руки за спиной. – Я возьму одну.
– Всего одну? – шучу я. – Не скупись на мой товар, Тайер.
На этот раз он одаривает меня широкой улыбкой.
– Хорошо. – Он берет еще две свечи с ароматом песочного теста. – Этого достаточно?
– Сойдет, – улыбаюсь я ему в ответ.
– У меня важные новости. Вы не поверите своим ушам! – Джорджия врывается в дом, вернувшись со свидания с Майклом – звук его мотоцикла эхом отдается вдалеке.
Я отрываю взгляд от кексов, которые готовлю для Тайера: он их не просил, но после того, как он зашел сегодня в магазин, я решила, что кексы нам обоим не помешают. Мама сидит за кухонным столом, смотрит на беспорядок, который я устроила, но не говорит ни слова. Уже поздно, и я удивлена, что она не спросила, зачем я решила испечь кексы в такой час.
– В чем дело, милая? – Мама поворачивается на стуле лицом к Джорджии. У нее усталые глаза, мешки под ними еще больше, чем обычно, а лицо совсем бледное. Нужно проследить, чтобы она не пропускала приемы пищи и пила достаточно воды.
Джорджия выглядит сияющей, сияющей и счастливой. Может быть, Майкл наконец-то образумился и начал обращаться с ней так, как она заслуживает. Он парень неплохой, только слегка непутевый.
Приглаживая светлые волосы и поправляя топ, она попеременно смотрит нам в глаза. Прежде чем заговорить, она ловит мой взгляд и постукивает себя по носу.
– А?
– У тебя на носу мука.
– О! – Я вытираю нос тыльной стороной руки.
– Короче, – она хлопает в ладоши, – Майкл предложил переехать к нему.
– Ох ты! – выпаливает мама, в ее тоне явно слышится удивление. – Это… невероятно.
– Я знаю! Это так волнующе! Думаю, к Рождеству мы будем помолвлены!
Если это то, чего она хочет, если он тот, кого она хочет, тогда я надеюсь на лучшее.
– Это потрясающе, Джорджия. – Я улыбаюсь сестре. Майкл, возможно, и не самый мой любимый человек в мире, но моя сестра – да, и я хочу, чтобы она была счастлива.
– У меня не так много вещей, поэтому к концу недели я, надеюсь, перееду в его квартиру.
Глаза мамы расширяются.
– В самом деле? Так скоро?
– Какой смысл тянуть.
Либо тянуть и правда нет смысла, либо она боится, что, если будет ждать слишком долго, он передумает.
– Я рада за тебя, – говорю я, желая отвлечь ее от очевидного беспокойства нашей мамы.
– Спасибо, сестренка. – Она заходит за барную стойку и обнимает меня. То есть приобнимает, поскольку не хочет испачкать свое платье.
Мама встает и поправляет фартук. На нем разноцветные осенние листья. Мне нравится ее коллекция фартуков и то, что у нее по одному на каждый сезон, праздник и практически на любой повод, какой только можно придумать.
– Моя малышка совсем взрослая. – Она обнимает Джорджию, в ее глазах стоят слезы. Она смотрит на меня поверх плеча моей сестры. – Вы обе повзрослели.
– Ты же не против, мам? – Джорджия сжимает мамины ладони своими руками.
– Конечно, не против. Я буду по тебе скучать, но это естественный ход вещей. Я всегда знала, что однажды вы, девочки, вылетите из гнезда.
– Я люблю тебя, – говорит Джорджия, и у меня ощущение, что моя обычно сдержанная сестра вот-вот заплачет. Она снова обнимает маму. – Я так волнуюсь. Будет здорово украсить холостяцкую берлогу Майкла. – Она неторопливо уходит, тихонько напевая на ходу.
Мама хихикает.
– Бедный Майкл, он не знает, во что ввязался.
– О да, – соглашаюсь я и отправляю кексы в духовку. – Джорджия собирается феминизировать мужское логово, и ему придется расстаться со своим дерьмом. – Мама мягко смеется и возвращается к столу.
Садясь, она едва заметно морщится, из ее груди вырывается вздох.
– Ты в порядке?
Она отмахивается от моего беспокойства.
– Все хорошо. Я в порядке.
Я колеблюсь и прикусываю губу. Я ей не верю, но и не настаиваю.
Глава тридцатая
На следующий день я слежу, когда фургон Тайера подъедет к дому. После этого я жду около часа, а потом беру тарелку с кексами и иду к нему. Сейчас середина октября, и наступает холодная пора. На мне узкие джинсы и облегающий топ. Я хочу выглядеть мило, но не так, словно собираюсь его соблазнить.