самая печальная: она умерла во время родов и похоронена со своим неродившимся ребенком. Что, казалось бы, может быть угрюмее этого места? Но мы с Фой были там счастливы. В наших нескончаемых играх мы называли себя то Мэри, то Шарлоттой, то Женевьевой, то Бетси, то Рут. В каждой новой игре у нас были новые имена.
Сегодня у Пэдди день рождения. Он только что задул тринадцать свечек на своем торте и теперь нарезает его, а тетя Челле раздает по кругу тарелки. Отец прочищает горло и достает что-то из кармана своей куртки.
— Это — для вас, — произносит он, кладя перед тетей Челле и дядей Стью большую кипу денег.
Челюсть Айзека отвисает.
— О-го-го! — только и может вымолвить Пэдди.
— Что это за… — начинает дядя Стью.
— Дэнни, ради бога… — подхватывает тетя Челле.
— Это же целая куча денег, дядя Ди, — говорит Айзек.
— Вот это да! — вторит Пэдди. — А мы сможем теперь купить «Ламборгини», дядя Дэн?
— Ну, может, в следующем году, — смеется отец и подталкивает кипу поближе к Челле и Стью, которые смотрят на нее выпученными глазами. — Возьмите, пожалуйста. Я так рад, что могу хоть как-то отблагодарить вас.
— Что это такое, Дэниел? — спрашивает тетя Челле.
— Это выражение моей признательности за то, что вы позволили нам пожить у вас, пока мы снова не встали на ноги.
Фой берет в руки деньги, протягивает мне половину и разворачивает остальные веером, как карты. Я поступаю так же.
— Мам, можно мы поиграем с ними в банк? — спрашивает она.
— Нет, — категорически отрезает тетя Челле, забирая деньги у нас из рук и снова кладя их стопкой на столе. — Ну-ка, дети, забирайте ваши тарелки и идите есть мороженое. И не забудьте взять в холодильнике желе, которое я приготовила.
— А какого оно вкуса? — спрашивает Айзек.
— Лимонное.
— Класс!
Чувствуя, что атмосфера переменилась, мы все молча встаем из-за стола. Лишь выйдя в коридор, мы начинаем обсуждать, на что можно потратить такие деньги. Пэдди и Айзек мечтают о машинах: «Ламборгини» для Айзека и «Порше» для Пэдди. Фой хотела бы заиметь целое стадо пони. И только я остаюсь у двери и прислушиваюсь.
— Здесь почти двадцать тысяч, — говорит Стюарт, пересчитывая деньги.
— Точнее семнадцать тысяч пятьсот, — отвечает отец. — Я хочу, чтобы ты взял их. Все заработано честно. Никаких скачек. Клянусь.
Он протягивает вперед обе руки, чтобы показать, что в них ничего нет.
— Пожалуйста, Челле! Я так вам благодарен. Вы приняли нас, кормили, дали мне работу, устроили Алису в школу. Позвольте мне отплатить вам за это.
— Ты пришел сюда без гроша в кармане, а теперь, спустя три месяца, можешь вот так дать нам семнадцать с половиной тысяч? Где ты их взял?
— Я скопил. Вы же не брали с меня за жилье.
— Мы не брали с тебя за жилье, чтобы помочь тебе встать на ноги. Стью платит тебе зарплату, чтобы ты мог скопить на новый дом для себя и Алисы. Мы — одна семья. Мы не собираемся выставлять тебе счета. Ты нам ничего не должен.
— Ну так я сам хотел что-нибудь вам дать, и я не понимаю, почему ты так к этому относишься, сестричка.
— Я не могу понять, как три месяца назад ты пришел сюда с карманами, в которых свистел ветер, а теперь швыряешься деньгами, как Крез.
— Откуда они у тебя? — спрашивает дядя Стюарт тихим голосом.
Сзади ко мне подходит Фой, держа в руке мисочку с мороженым и желе. Я прикладываю палец к губам. Она останавливается и тоже начинает слушать.
— Я подрабатывал на стороне, и попался один крупный заказ.
— Чем ты подрабатывал?
— Строил.
— Строил что?
— Как что? Дома, — смеется отец. — Ты можешь думать что тебе угодно, Стью, но это правда.
— Ты опять с ними связался? Ты опять работаешь на этого монстра? Говори!
— Нет, я с этим завязал.
— Ну чем он тебя держит, Дэн? — Тетя Челле плачет, вытирая слезы рукавом. — Он что, никогда от тебя не отстанет?
— Кто этот монстр, который не отпускает твоего отца? — шепчет мне на ухо Фой.
— Не знаю. — На душе у меня неспокойно.
— Так вы берете их или нет? — спрашивает отец.
— Нет, — отвечает тетя Челле, выхватывая деньги из рук Стюарта и протягивая их отцу. — Иди и отнеси их туда, где взял.
— Это не так-то просто.
— Почему? Ты что, украл их?
— Нет.
— Значит, наркотики, — говорит тетя Челле. Дяда Стью шикает на нее и оглядывается на дверь, и мы с Фой отстраняемся, пока они снова не возвращаются к своему разговору.
— Я занимался этим всего месяца два, чтобы докрыть то, что проиграл, но теперь все чисто.
— Значит, когда ты сжег свой дом в надежде получить страховку, а тебе показали шиш с маслом, ты снова начал работать на него, так? Чтобы расплатиться с долгами, так?
— Да нет же, Челле. Я работал на строительстве. Клянусь. Большая шикарная компания. Эти деньги — часть вознаграждения.
— Ты кому врешь, нам или себе? — спрашивает дядя Стью и снова протягивает отцу деньги. — Сделай доброе дело, заплати начальный взнос за дом для себя и своей дочери. Ради нее.
* * *
19 декабря, первый день рождественских каникул
После рождественской службы мы должны были вернуться домой в сопровождении мальчишек, но Пэдди встретил свою подружку, и они вместе с Айзеком и еще двумя девочками поехали на автобусе в город покупать подарки. Мы же с Фой, как всегда, пошли в паб через кладбище. И вот она сидит на могиле Мэри Брокеншайр, а я — у Шарлотты Парфлит. Фой разворачивает красную оберточную бумагу, и мы набрасываемся на пироги с изюмом.
— Интересно, как умерли ее дети? — вдруг говорит Фой.
— Чьи дети? — спрашиваю я.
— Мэри, — отвечает она, кивая головой в сторону надгробия за своей спиной.
— Мне кажется, там не сказано про всех. Последняя часть стерта, я могу только прочесть: «Гарольд умер, когда ему было пятнадцать. Дэвид рожден мертвым».
— Как ужасно.
— Н-да. Бедняжка Мэри.
— А ты хочешь когда-нибудь иметь детей?
— Ага. Когда-нибудь. А ты?
— Конечно.
— Надеюсь, у меня получится быть матерью.
— Моя мама может показать тебе, — говорит Фой, жуя пирог. — И она, и я всегда будем рядом.
— Спасибо.
— Эти пироги такие пышные.
— Очень. Фой, ты слышала, что Айзек сказал Пэдди во время службы?
— О чем? — спрашивает она, пересаживаясь ко мне на могилу Шарлотты.
— Он сказал, что подслушал, как тетя Челле разговаривала с дядей Стью. Они думают, что мой папа занимается наркотиками, поэтому у него тогда было столько денег.
— Значит, его