я не могу сразу распознать.
— Простите, в чем, собственно, дело? — хмурится он, и не успеваю я раскрыть рот, как он понимает, что ошибся. — Я думал, что вы официантка.
Он достает из кармана серебряную ручку и держит ее наготове:
— Приношу свои извинения. Где вам подписать, моя дорогая?
— Перестаньте меня преследовать, — говорю я, абсолютно ничего не понимая.
— Что, простите?
— Перестаньте меня преследовать и оставьте меня в покое, иначе я вызову полицию.
— Да что это с вами? — он озирается по сторонам, ища поддержки.
К столику торопливо подбегает наш менеджер Кимберли Форбс в белой блузке и черном деловом костюме:
— С вами все в порядке, мистер Уиттл?
— Не уверен, — мужчина хмурится и криво усмехается. Опять тот самый смех. — Вот эта леди полагает, что я ее преследую.
Мои глаза полны слез. Кимберли поворачивается ко мне, ее взгляд пронзает меня, как два острых кинжала:
— В чем дело, Женевьева?
И тут позади мужчины в клубах сигаретного дыма появляется брюнет, чья кожаная куртка висит на стуле, и Танк.
— Что происходит? — вопрошает брюнет.
— Эта дама утверждает, что я ее преследую.
— Вы все меня преследуете, — выкрикиваю я и только тут понимаю, что плачу. Обильные слезы струятся по обеим щекам. — Но я вас больше не боюсь. Хотите убить меня, убейте прямо здесь, при свидетелях. Я больше не буду от вас бегать. Я больше не могу.
Я падаю на пол, прямо посреди ротонды, среди металлических ножек стульев, крошек, раздавленных чипсов и обрывков бумажных салфеток. Все приходит в смятение. Кто-то просовывает руки мне под мышки и ставит меня на ноги. Я издаю нечленораздельный вопль. В моих ушах все еще звенит тот смех.
— Вставай, вставай. Тебе пора домой.
Глаза мои полны слез. Я ничего не вижу и не соображаю, кто это говорит, пока мы не оказываемся на лужайке перед отелем.
— Оставь меня, Тревор. Я хочу, чтобы они меня убили.
— О чем это ты говоришь? Ты что, забыла принять таблетку? Ну зачем, спрашивается, Кен Уиттл будет тебя убивать?
— Какой еще Кен?
— Кен Уиттл. Комик. Он весь месяц выступает в зимнем саду. Вот погляди.
Мой взгляд следует за его пальцем и утыкается в афишу на столбе.
И снова в нашем старом добром Спуррингтоне незабываемый Кен Уиттл со своим веселым шоу. Уиттл начинал в сериале «Наш дом» и вел многочисленные передачи на телевидении. Предыдущие выступления его турне получили восторженные отзывы публики. Противоречивые взгляды Кена на эмансипацию, веганство и смену полов и его уникальный юмор никого не оставят равнодушными.
18+.
А над всем этим красуется Кен Уиттл собственной персоной в белой шляпе, с густым фальшивым загаром, поднявший вверх оба больших пальца.
— У него сегодня не было этого загара.
— Так ведь он сегодня не выступает, — говорит Тревор, уперев руки в бока. — Что за хрень, Женевьева? Что это сегодня с тобой?
— А кто были другие двое?
— Я думаю, это его импресарио и телохранитель. А ты что себе вообразила?
— Трех поросят.
— Нет тут никаких поросят.
Я поворачиваюсь к нему и ловлю его взгляд. Он думает, что я рехнулась. Как я могу что-нибудь ему объяснить, если все, что я скажу, только укрепит его подозрения?
— Я слышала этот смех, — бормочу я. — Я лежала там и все слышала. Они сковали мне руки, а потом убили моего отца…
И тут я все вспомнила. Да, я слышала этот смех, когда они положили меня на носилки. Восемнадцать лет назад он уже был суперзвездой. «Комедийное шоу Кёна Уиттла». Я помню его. Когда умирал мой отец, все вокруг было заполнено его смехом.
По телевизору.
— Мне кого-нибудь позвать, Джоан? Кого-нибудь, кто мог бы отвести тебя домой. Я не думаю, что тебе стоит оставаться одной.
— Нет, — отвечаю я. И это правда.
Тревор куда-то исчезает, и я остаюсь одна, стоя на коленях посреди тротуара, уставившись на афишу Кена Уиттла. Через несколько минут Тревор возвращается с моим пальто и сумкой, помогает мне встать на ноги, надевает пальто, застегивает пуговицы, как это всегда делал мой отец, и вешает сумку через плечо.
— Главное — не волнуйся, окей?
Бреду, не разбирая дороги, подгоняемая дующим в спину ветром. Как жалко, что мне не хватает смелости просто зайти в море и утопиться. Или утопить того, кем я вынуждена быть — эту Джоан Хейнс. Ненавижу ее. Не хочу жить ее жизнью. Не хочу больше быть актрисой в этом нескончаемом телешоу. Мне нужен кто-то, кто вытащит меня из этого. Мне нужен Кейден.
Глава одиннадцатая
Нахожу его в зале номер три, складывающим в аккуратную стопку маты после занятий бойцовского клуба.
— Привет, — улыбается он. — Ты, кажется, собиралась прийти сегодня вечером?
— Не было настроения.
— Ну хорошо. Я хотел показать тебе кое-какие приемы самообороны, так?
— Так. Но это ничего. Ты ничего не должен. Просто мне хотелось увидеть тебя.
Кейден доброжелательно улыбается, и это все, что мне нужно. Взяв с верха стопки голубой мат, он кладет его посреди комнаты.
— Заходи.
— Что?
— Иди сюда. Я покажу, что надо делать, если тебя прижали к полу.
Не найдя что возразить, послушно укладываюсь на мат.
— Нет, не так. Встань на мат.
Встаю. Он встает передо мной. Капли пота медленно стекают по его лицу и падают с подбородка в ямку на шее.
— Окей, — говорит он, кладя свои руки мне на плечи. — Предположим, я пришел к тебе и схватил тебя таким образом. Что ты будешь делать?
Поцелую тебя, хочется сказать мне, но вместо этого спрашиваю:
— Закричу?
— Хорошо, — комментирует он, не убирая рук с моей шеи. — Ты обозначила границу. А как ты собираешься освободиться?
— Ударю тебя по рукам.
— Ну попробуй. — Я бью его по рукам, но они не двигаются с места. Начинаю дергать и тянуть их, но все тщетно. — В чем дело?
— Ты слишком сильный.
— Правильно. Но так будет и с кем-то другим. Поэтому ты должна напрячь шею, чтобы ослабить мою хватку, слегка нагнуться вперед, а потом присесть и дернуться назад. Попробуй.
Я пробую, и после нескольких неудачных попыток мне удается понять, что надо делать. Но в голосе Кейдена не слышится искреннего одобрения. Он ограничивается лишь обычным «молодец», как он сказал бы любому из своих учеников.
— Так. Пошли дальше. Предположим, ты идешь ночью по улице и не слышишь, как я приблизился к тебе. И вот я уже держу тебя вот так…
Кейден подходит ко мне сзади и хватает меня так, что мой