объявления везде расклеены. Некоторые даже приходили к нам и спрашивали, не у нас ли они.
— Это были дети?
— Хм… Был по крайней мере один ребенок. Ну ничего, они будут довольны, что их кошки были в хороших руках.
Он так добродушен и так дружелюбен, что я не выдерживаю и говорю:
— У меня есть еще.
— Что еще? — спрашивает он, прихлебывая чаи.
— Кошки.
— Где?
— Здесь.
— Сколько?
Парочка.
— Две?
— Три.
— Так…
— Вообще-то четыре. Но это все. Их у меня всего семь.
Шон выглядит так, словно проглотил язык.
— Принцесса Табита немного поправилась, но они ее определенно недокармливали. А у Принца Руперта был конъюнктивит, и я его лечила.
— Почему бы вам просто не принести их к нам? Зачем вам было нужно это беспокойство и все эти дополнительные расходы?
— Мне было нужно… о ком-нибудь заботиться.
— Понимаю. Я знаю, что вы имеете в виду, — говорит он, допивая чай. — Если вы мне покажете, где они, я погружу их всех в фургон. Думаю, клеток хватит. Разве что двух самых маленьких придется поместить в одну. Ну да это ничего — приют совсем недалеко.
— Вы не будете звонить в полицию?
— Что? — спрашивает он, поворачиваясь ко мне.
— Вообще-то я их похитила.
— Я как бы должен, — хмурится он. — Но ведь вы их возвращаете. И вы так хорошо за ними ухаживали…
Шон улыбается мне, и я улыбаюсь ему в ответ.
Следующие двадцать минут заняты облавой на кошек, и каждый раз, закрывая дверь клетки, я плачу. Просовываю им угощение и шепчу, что для меня было честью ухаживать за ними, но стараюсь, чтобы этого не услышал Шон и не подумал, что я совсем уже сумасшедшая.
Мы находим всех, кроме Герцогини. Ее нет ни на одном из ее обычных мест — ни под моей кроватью, ни на спинке дивана, ни на стопке полотенец в ванной комнате, — и тут до меня доходит, что я не видела ее уже пару дней. Не знаю почему, но искать ее вместе с Шоном очень приятно. И хотя, скорее всего, он думает, что я просто сумасшедшая, которая крадет кошек, живет как свинья и держит в гардеробе куклу, похожую на ребенка, мне с ним приятно. Хорошо провести вместе с кем-то это последнее утро. Так мне гораздо легче расставаться с кошками.
Последней в фургон отправляется Таллула. Я смотрю, как Шон закрывает дверь фургона и возвращается к крыльцу.
— Дело сделано, — объявляет он. — Не хотите оставить мне свой номер телефона на случай, если кто-нибудь соберется поблагодарить вас?
— Гм. Пожалуй, нет, — отвечаю я.
— Окей. Если Герцогиня найдется, звякните мне. — Он роется в кармане своей форменной куртки и протягивает мне визитку.
— Шон Лоулэнд, инспектор приюта для животных, — читаю я. А вот и номер.
— Это мой мобильный, так что, если она появится, я сразу приеду и заберу ее.
— Окей. Спасибо.
— Извините, но я не запомнил вашего имени, — говорит он.
Что-то в его взгляде побуждает меня сказать ему правду.
— Меня зовут Алиса. Алиса Клементина Кемп.
— Вот это да! — лицо его снова озаряется. — Такое звонкое имя!
— Спасибо, — отвечаю я и краснею.
— Окей. Мне пора, еще раз спасибо, что так хорошо смотрели за кошками. Надеюсь, что Герцогиня вскоре объявится.
— Я тоже, — краснею я еще сильнее. Только бы он не заметил. — Спасибо вам.
Он вдруг тоже краснеет, но через мгновение мы оба уже улыбаемся. Он протягивает мне пару буклетов. На одном из них, озаглавленном «Спасибо друзьям животных», изображена собака, которая держит большие пальцы вверх. Другой целиком посвящен тому, как взять себе бездомное животное.
— Если за Герцогиней никто не придет, мне кажется, вам стоит оформить ее на себя. Я вот недавно взял себе собаку.
— Правда?
— Да. Терьера по кличке Артур. Совершенный негодяй. Иногда он ездит со мной, но сегодня у него операция, ну, вы понимаете.
— Ах…
— Ничего. Так ему будет лучше. Мне надо записать его на классы общения. Ну вот. Теперь мне уже действительно пора. Спасибо вам еще раз, Алиса.
Мне нравится слышать свое имя из его уст. И мне совершенно не хочется, чтобы он уходил, потому что теперь мне придется переходить ко второму пункту: подумайте о способе самоубийства.
Но мне сейчас не до этого. Я хочу продолжать говорить с Шоном, хочу побольше узнать о нем.
Не успеваю я раскрыть рот, а он уже спустился со ступенек. Правда, дойдя до фургона, он оборачивается и говорит:
— Если вы не прочь выпить, я буду сегодня в баре на Кук-стрит. Что-нибудь в районе семи.
— Окей, — машинально отвечаю я.
Что это может значить? Что он хочет встретиться со мной, даже зная, что я странная, что я краду кошек и делаю вид, что кукла в гардеробе — мой ребенок? Я не могу задать ему ни один из этих вопросов — он уже уехал. Но разве он может думать обо мне что-нибудь еще?
Нет, он не захочет остаться со мной. Если я расскажу ему обо всех своих выдумках, он точно убежит от меня куда подальше, а мне непременно придется все ему рассказать. Или он поцелует меня, как это сделал Кейден, поймет, что я ни на что не гожусь, и посмотрит на меня тем же взглядом. Или тоже скажет: «Это непрофессионально. Вы — мой клиент», что на самом деле будет означать: «Как же ты мне противна, жалкая сумасшедшая врушка». Уж лучше я останусь одна.
Недостатком этого сайта является то, что он слишком уж скрупулезно раскладывает все по полочкам. Прежде чем сделать окончательный шаг, приготовьте себе последнюю трапезу, во время которой обдумайте как, зачем и где.
Но есть совершенно не хочется.
Мне просто одиноко. Снова думаю о Шоне и о том, как все у нас могло бы получиться. Нет, меня уже тошнит от раздумий о том, как все могло бы быть. Единорогов не существует, и точно так же нет никаких «нас». Точнее, меня и кого-нибудь еще. Пора взрослеть. Ничего больше не остается.
Переходим к пункту «как». У меня есть следующий выбор: застрелиться — нет пистолета; повеситься — нет веревки и не могу найти пояс от халата; надеть на голову пластиковый мешок — слишком душно; принять кучу таблеток меня может вырвать, а это противно; отравиться угарным газом — нет машины; спрыгнуть с высокого здания — кажется, в Спуррингтоне нет ни одного достаточно высокого здания, и потом, где гарантия, что после этого я не очнусь в какой-нибудь больнице; броситься под поезд — ну уж нет, мне