следом за мной, мы захлопываем двери. Бах-бах! Тишину вспарывают синхронные звуки.
Земля вибрирует под ногами, но энергия здесь такая же, что и в любой другой точке Салема. Возможно, на кладбище покоятся останки телесной оболочки, но жизненной энергии умершего тут нет.
Ни одной искры. Ни единого импульса силы.
Хотя я все равно ничего не почувствовала бы. Только не с такой болезненно отзывающейся магией.
Просто… Хотелось бы, чтобы после смерти оставался какой-то знак. Или намек, что папа смотрит на меня. Вместо этого Средняя Сестра забирает наши души и уносит туда, куда изгнала ее Мать-Богиня.
После смерти мы воссоединяемся с нашей создательницей, однако родным умершего она не оставляет ничего.
Может, поэтому Мать-Богиня не вмешивается в дела земные. Она довольствуется тем, что позволяет дочерям собирать нас как редких кукол. Мне вдруг становится интересно, что происходит с ведьмами и ведьмаками, которых лишили магической силы. Способна ли Сестра-Богиня отыскать их души после того как они умирают?
Приблизившись к отцовской могиле, я содрогаюсь. Немного утешает, что папа ушел полномочным Стихийником. По крайней мере, в мире ином он будет защищен. Даже если есть вероятность того, что мы вслед за ним отправиться не сможем.
Мы останавливаемся, и мама прижимает пальцы к щекам.
– Что сейчас будем делать? – чуть слышно спрашиваю я.
– Иногда я с ним разговариваю. – Мама прикладывает ладонь к недавно установленному гранитному надгробию. – Рассказываю, как сильно скучаю и как беспокоюсь за тебя. – Она оглядывается и смотрит на меня, но осуждения в ее голосе нет. Она просто говорит правду, хоть и неприятную нам обеим.
Я опасливо выступаю вперед и сажусь у надгробия, прижимаясь к шершавому граниту, как когда-то приваливалась к папе. Пытаюсь вспомнить, как он приобнимал меня за плечи, как целовал в макушку, но ничего не получается.
Хочется воскресить в памяти его смех, парфюм, непринужденную улыбку, но все кажется туманным и ошибочным, словно правильно мне уже никогда не вспомнить.
На глаза наворачиваются слезы, и я подавляю чувства, позволяя злости их вытеснить. Пусть ярость поглотит меня, пусть оплетет сердце, задушив все хорошее, что я лелеяла.
– Ненавижу, что тебя нет рядом, – начинаю я, крепко зажмурившись. – Ненавижу то, что скучаю по тебе сильно и постоянно. Ненавижу, что должна притворяться, что не скучаю, – но иначе я дышать не смогу.
Несправедливо, что воспоминания о Бентоне преследуют меня, как призраки. Почему я вижу парня, который хотел меня убить, а не папу, учившего меня любить жизнь?
Папа, папа… Почему, когда ем, не вижу его за другим концом стола? Почему не помню отцовский смех?
– Думаешь, Морган ему бы понравилась? – Вопрос звучит тихо и робко. Не успевает мама ответить, как душу заполняют эпизоды, которые папа не увидит. Он не приедет ко мне в колледж и не отмочит жуткие и типично отцовские шуточки, осматривая место учебы. Не перевезет мои вещи в общежитие и не будет присутствовать ни на одном из выпускных. Не посоветует, как сделать предложение, если мне захочется замуж.
И никогда не займет место верховного жреца нашего ковена.
А сколько мелких эпизодов я даже представить себе не могу?
– Конечно, понравилась бы. – Мама садится рядом со мной и обнимает.
Вся моя выдержка катится к черту. Слезы текут злой, бурной рекой, тело дрожит так, что я вполне могу провалиться сквозь землю.
Я рыдаю в маминых объятиях, и стены, которые Кэл велел мне разобрать, рассыпаются в прах. Их сметают чувства. Боль от пут, которыми меня привязывали к колу. Стресс, нарастающий каждый день, пока существует препарат. Бремя вербовки на плечах.
Секреты, которые я храню от единственного оставшегося из двух родителей.
– Она не работает, – признаюсь я, вытирая слезы, а стыд ползет по груди, обжигает шею и щеки. – Магическая сила не работает.
Мама отстраняется, чтобы посмотреть на меня, на ее лбу появляется морщина.
– Не понимаю.
– Не могу дотянуться до стихий самостоятельно. – Признание обжигает грудь: неужели я говорю о таком вслух? Но я устала от секретов. Измучилась бороться с проблемами. А если Кэл не особо прав? Может, дело не в боли, и помочь в этой беде способен другой Стихийник?
– И давно так? – уточняет мама обманчиво безучастным голосом.
На одну напряженную секунду мне хочется соврать. Притвориться, что все не очень-то и плохо. Но мне необходима помощь.
– С тех пор, как Бентон меня отравил.
– Что?! – Мама вскакивает, смотрит на меня сверху вниз, морщина на лбу становится глубокой. – Хочешь сказать, что ты ездила в Нью-Йорк магически бессильной? И согласилась помогать Совету, зная, что стихии тебе не повинуются? – резко и пронзительно кричит она.
Я морщусь, а мамин возглас вспарывает тишину кладбища.
– Сила исчезла не полностью… – Я подтягиваю колени к груди и робко смотрю на мать. – Просто… мне больно ее использовать.
Родительница расхаживает возле могилы, и ничего хорошего это не сулит.
– Давай проясним ситуацию. Ты поехала в Бруклин без магической силы, едва уцелела, выполняя задание, которое стоило Саре ее дара, а я узнаю об этом лишь сейчас? Ханна, если ты в таком состоянии, я не выпущу тебя из города.
Чувство вины накрывает с головой. После возвращения в Салем я не видела Сару, навестить ее не хватило пороху, зато от мамы слышала предостаточно. Новости настолько выбили Рейчел из колеи, что стресс повлиял на беременность.
Как именно, мама не сказала, но упомянула, что у Рейчел – постельный режим на две недели, до следующего осмотра.
Но беда Сары – еще один повод не остаться в стороне. Я в долгу перед ней и попробовать обязана.
Заставляю себя подняться и бросить вызов матери.
– Ты не запретишь мне поехать в Итаку. И не воспротивишься решению Старейшины.
– А Китинг известно про потерю силы? – Мама достает мобильный с таким видом, будто сию секунду готова позвонить Старейшине Заклинателей и объяснить, что со мной произошло.
Не могу этого допустить. Нельзя позволять маме вывести меня из игры только потому, что я наконец ей доверилась.
– Не надо говорить Китинг. Дэвид нам нужен.
Мать водит пальцем по экрану телефона.
– Пусть Совет найдет кого-то другого.
– Времени нет. – Я тянусь к ее мобильному, но порыв ветра отталкивает меня на несколько шагов. – Мам, пожалуйста.
– Я не собираюсь терять дочь. Даже если ради этого придется запереть тебя в доме.
В груди закипает что-то черное, горькое, злое. Мама не должна вести себя так со мной. Ей бы помочь мне, а не лишать единственного шанса истребить Охотников.
– Папа так не поступил бы! – восклицаю я, заливаясь горючими слезами.
– Твой отец умер.
Ее слова как удар под дых, кажется, у меня не выдержат легкие.
Мама набирает чей-то номер и быстро договаривается о встрече сегодня вечером. Сопоставляются расписания, предлагаются разные варианты места и времени. Я опускаюсь на траву рядом с папиной могилой и зло смотрю на родительницу.
– Ненавижу тебя! – Глупые детские вопли заполняют пространство между нами,