Прощальная ода
1. «Другие пускай воспевают работу…»
Другие пускай воспевают работу —Завидную долю избрали они:Я — ночи шальные и праздные дни,Будням на зло и календарю,Прощальною одой прославить горю.Веселая праздность, юности край,Веселая праздность, прощай, прощай!Прощай! Мы в непраздный вступаем век.К чему лицемерить? Прощай навек.Нам солнцем бессменным встал циферблат,Часы беспрестанным укором стучат.Как песню и золото, уголь и хлеб,В приходорасходную книгу судебВписал нас бухгалтер. Он честен и слеп.
2. «А помнишь, как начинались стихи?..»
А помнишь, как начинались стихи?Подстриженных парков Версаля зеленые мхи…Строителем славным,Садовником мудрымДля нас здесь поставленДворец седокудрый.Для нас фонтаныВзвивались и гасли,И били ракетыЗвездой не для нас ли?Бродягам бездомнымКуда торопиться!Так вечером темнымПесня родится.
3. «Дырявы подошвы, а ноги крылаты…»
Дырявы подошвы, а ноги крылаты…Кто выдумал сказку, что ты — для богатых?Кто стар и бессилен и духом нищ,Лишь тот от тебя отречется, Париж!Ты нас водил переулком сурочьимС песенкой дерзкой и сердцем беспечным…На перекрестках июльскою ночьюМы танцевали с любовью встречной.Пусть пальцы босые глядят в канаву,Здесь стены и камни овеяны славой!Для ротозеев и книжников голыхТвоих площадей высокие школы!Листы твоих библиотек летучихРавно открыты зевакам и тучам!Пусть ветер листает,Пусть пыль читает!Постой и послушай,Как строфы тают.
4. «Ямбы, любовь, безделье…»
Ямбы, любовь, безделье…Ямбы, безделье, лень…Ярмарочной канительюДолгий исходит день…
Знаю, другие годаМне испытать дано,Пьяной стала вода,Трезвым стало вино.
Я не зажмурю глаз,Не отступлю назад.Я принимаю вас,Годы труда и утрат.
Вот уже соль слегкаМне порошит висок,Вот уже знает щекаВремени коготок…
Но не забуду, нет,Праздность, твое вино!И через столько летВ голову бьет оно.
И окрыляет стих,Слову дает полет…И на губах моихЮности легкий мед:
Ямбы, любовь, безделье…Ямбы, безделье, лень…Ярмарочной канительюДолгий исходит день…
5. «Утреет. Морозный рассвет…»
Утреет. Морозный рассвет.И ночь пополам раскололась.И трезвых и будничных летЯ слышу насмешливый голос:
«Придет же нелепая дурьВ пустую башку тунеядцаВ эпоху сражений и бурьЗа праздной темой погнаться!»
Ну, что ж! Справедливый упрек.Все это излишние бредни.Суров мой издатель и цензор мой строг:Простимся, подруга, в последний.
<1925 — январь 1926>
Миртуть
Трещит цикад немолчный хор,Жара и звездный мрак кругом.Где к морю сходят цепи гор,Высоко на горе наш дом.Волна под берегом кипит,Шакал у берега кричит.Томлюсь на жаркой простынеИ знаю, снова не уснуть.Приснись хотя сегодня мне,Моя зеленая Миртуть,Моя озерная страна,Соседка ладожских болот,Где влагой ночь напоена.Неслышной влагой сладких вод.Повей болотною дремой,Пахни ночною тишиной,Молчаньем слух мой оглуши,В сухие ноздри подыши.Спешу. Еще не рассвело,А впереди совсем светло.Встают туманные луга.Бегут речные берега,Блестит дорога вдалеке,Пикеты ходят по реке.Колючки, изгородь, блиндажИ красный пограничный страж.А через речку, у кустаФинляндцев белая мета.Граница! Что мне до нее?Сюжет сражений и поэм,Ее простое бытиеОтныне сделалось ничем:Пускай уходит на восток —Мой дальний путь на север лег.
Налево луг, направо бор,Зеленый вход в страну озер,Где гладью вод отражена,Склоняет бледный серп луна.По горло полные воды,Стоят глубокие пруды,Как будто некий великанЗдесь ведра влаги расплескал,И вот озерами леглиОни по бархату земли.И от березовых перилТы можешь видеть, наклонясь, —Струят ключи сквозь мутный илПодземных вод живую связь.Но вдоль березовых досокЧерез обструганный мостокСпешу поспешно перейти:С водою мне не по пути.
Так вот куда меня влеклоОт ночи жаркой и враждебной!Глядит в сосновое окноМиртуть чухонскою деревней.Цветет меж соснами заря,Ползет туман по перелескам,И ветер ладожских прохладМеня поит дыханьем резким.А там, в окошке, карий глазМеня завидел по дороге,И ножки резвые стучатУже по лестнице убогой.Светловолосый, смуглый, тонкийСбегает молнией с крыльца, —Я узнаю в чертах ребенкаДвиженье моего лица.И он навстречу мне идет,И именем меня зовет,Которого нежнее нет,Хоть обойди ты целый свет.
<1926>
Встреча
То утро бежало в обычном ряду,По улицам утро спешилоПружину часов развернуть на ходу,Чтоб ночь ее снова скрутила.
Застегнуто было пальто на груди,Застегнута грудь на замок и цепочку.Вдруг голос гортанный: «тайр идиш кинд[96]Дай что-нибудь нищей, еврейская дочка».
Из груды тряпья на меня глядит он,Старушечий хитрый и ласковый лик,И глаз деловитый, и нос крючковатый,И с гладкими крыльями черный парик.
И желтая старческая рукаБерет меня за рукав,И слова непонятного языкаЗа сердце берут, зазвучав.
И я останавливаюсь на ходу,Хоть знаю — нельзя, нельзя,И жалкую мелочь ей в руку кладуИ жадное сердце — в глаза.
— Старуха, как в этой толпе чужихМеня ты узнала, полуслепая?Ведь мне не понять бормотаний твоих,Ведь я же такая, как те, они, —Сухая, чужая, чужая.
— Есть, доченька, верные знаки у нас,Нельзя ошибиться никак.У девушек наших печальный глаз,Ленивый и томный шаг.
И смеются они не так, как те, —Открыто в своей простоте, —Но как луна из-за туч блестит,Так горе в улыбке у них сидит.
И пусть ты забыла веру и род,А ид из иммер а ид[97]Еврейская кровь наша в жилах поет,Твоим языком говорит.
То утро бежало в обычном ряду,По улицам утро спешилоПружину часов развернуть на ходу,Чтоб ночь ее снова скрутила.
<1926 — февраль-март 1927>
Счастливая жена
1. «Грозовой ночью, ночью мая…»
Грозовой ночью, ночью мая,Счастливая, ты примешь плод,Но где-то в городе инаяС проклятьем семя понесет.
Родится мальчик у тебя,Родится сын у той,Но тесно связана судьбаДетей между собой.
2. «Гремит война, бежит война…»