Наследство
Высоко над крышей, где воробейКвартиру дешевую свил себе,Глядим из окошка, я и сын,На город, на реку, на солнце, на дым.Глядим и не можем наглядеться.— Вот это, дитя, твое наследство:Из чистого золота купола;Река превосходнейшего стекла;Качается крепость на двух мостах,Гудит дымовая завеса застав.Туда я тебя отпущу в науку, —Научишь глаза и научишь руку.Любовью жестокой и злобой колючейТебя испытают и власти научат.Тогда лишь города будешь достоин —В нем песни рождались, в нем гибли герои.Ценнее, чем золото, маузера чтимей,В нем дерзости творческий дух несмиримый!Революции по праву и по законуОн твой, в Революции год рожденный!
<1924>
Страна Чудес
Распахнуты двери, и вывеской дивнойЗдесь начинается страна чудес!Чем улица глуше, тем призывнейГлазам ослепленным слепительный блеск.
Чем улица глуше, панель грязнее,Тем громче музыка призывает нас:«Входите, случайные ротозеи, —Мозоль на руках и синицы у глаз»!
Юнец, проститутка, швея, рабочий, —Работа, еда и сон, —Вот час между вечером и ночью,Он скинут со счета, он вам прощен!Входите! Здесь продают забвенье,Страстей человеческих правду и ложь;Здесь в кресле потертом в одно мгновеньеТысячу жизней переживешь.
Гасни, докучный свет!Песню начни, движенье!Жизнью налейтесь, тени!Времени больше нет!
Пока пучок лучейБьет в полотно экрана,Откройтесь для очей,Невиданные страны!
Терзай нас, любовь,И ненависть жги,И мы на землеЛюдьми рождены.
Пусть смертию — смертьИ жизнью — жизнь!О, скудное сердце,Живи хоть чужим!Живи и люби!Верь и не верь!
…Но свет зажигается, хлопает дверь.
И вот уж об выходе просят гостей.Встречает их вьюга у черных дверей.Их ветер встречает, свистя что есть мочи,Горланя им в уши: «Мечтатели, эй!Все кончено! В дело! На улицу! В ночь!»
<1924>
Кино в двадцать третьем
Начало так: в фойе толпятся просто,Поднявши воротник между собой равны, —Червонная звезда, мальчишка-папиросник,Валютчик с барышней и в колокол штаны.
— Конец погони? Смерть? Еще двенадцать серий! —А лихорадка бьет: — Кто маска? кто отец?.. —Пора! Пускают в зал! Осада! — Гнутся двери,И руки хлопают, и не сдержать сердец.
Гудит мотор. А там уже сидят в обнимку,Целуются, едва погаснет свет,Платок пуховый с кожаною финкой,И в голос надписи читает шпингалет.
От шпалера в восторге двое. ТретийМолчит. Глаза — бурав. А пальцы — в ручки кресл.Весь зал трепещет. Связанную БеттиКладет злодей под мчащийся экспресс.
Тапер… Но не тапер, а Аполлона флейтаЗвучит средь ионийских скал.Божественного Конрад ВейдтаМелькает роковой оскал…
И семечки лускают в такт,И снова смех и говор бойкий,И подле освещенной стойкиШпана жрет яблоки. Антракт.
<Март 1924>
Песня
Нога деревяшкой,Облезлый костыль,Да с музыкой ящик,Да летняя пыль.
— Шарманщик, шарманщик,Где был ты, когда,Гремя и взрываясь,Катились года?
Война, Революция,Гибель богов,Кудрявые детиГолодных годов…
А ты ковыляешьПо желтым дворам,И слушает песни твоиДетвора
Про то, как ТрансваальДогорает в огне,Про гибель «Варяга»В холодной волне.
Кудрявые детиГолодных годовЗа песенки этиДадут медяков.
— Шарманщик, шарманщик,А нет ли новей?— Изволь, дорогая,Лишь скуку развей.
«Вставай, заклейменный,В решительный бой…»И вот запеваетШарманщик хромой.
И вторит шарманка,Шипя и хрипя…— Довольно, шарманщик,Довольно с меня! —
Вздымаются толпыНа мертвой земле,Полночное солнцеВосходит во мгле…
— Шарманка, шарманка,Ты сердце мне рвешь,Так бедно, так скучно,Так скудно поешь!
Ведь в ящике тесномИ в солнечном миреНет лучше той песниИ нет ее шире.
На смерть с ней идтиИ за жизнь с ней бороться,Надеждою мираТа песня зовется! —
Шипит колесо,Спотыкается вал…Шарманка играетИнтернационал.
<1925>
Собаки
1. «Над дряхлым манежем года и событья…»
Над дряхлым манежем года и событья,Сменяя афиши проходят сменяясь.Сегодня сошлись на изысканный митингЗдесь свора собачья и сволочь людская.В простых загородках, в загонах дощатыхСобачьего духа аристократы,А около псов их друзья и кормильцы, —Зады в панталонах и шляпки на рыльцах.
Жюри на почетном возвышенном месте,Как судьи собачьей незыблемой чести.Их взоры серьезны и лица строги:Собаковеды, собакологи.По кругу, у трэка, теснятся зеваки,Играют оркестры и воют собаки:В них музыка будит гражданские страсти,Но плетка кусает их честные пасти.
И псов именует глашатай суровый —Какого помета и рода какого.И псы на цепочках по кругу проходят,И следом хозяйки задами поводят,И шепот сопутствует их появленью,Жюри же бесстрастно дает заключенье.Но псы равнодушны к призам и медалям:Не били бы плеткой да шамать бы дали.
2. «Играют оркестры и воют собаки…»
Играют оркестры и воют собаки.По кругу, у трэка, теснятся зеваки…И вот объявляет глашатай у трэкаОсобенный номер: борьба с человеком.
Старо представленье и роли не новы:Имущий и нищий — актеры готовы.Колючая изгородь, заряд холостой,Мешок с барахлишком да выстрел пустой.На желтый песочек ложится убитый,Убийца же в обществе ищет защиты.И сволочь теснее сжимает круг,И рвутся собаки на выстрел из рук.Пора, отпустили. Как черная лава,Прыжками ведут доберманы облаву.По следу, по следу, по свежему следу!Шныряют и нюхают, ищут разведать.
В них нюх и законность. И пороха запахЩекочет им нос, беспокоит им лапы.Пред ними толпа отступает по кругу,И каждый глядит, сокровенно испуган,И думает каждый, опаску тая:«Возможны ошибки… А что, если я?»Но нюх бесподобен. Нельзя ошибиться!Он найден, он найден, он найден, убийца!Ему не помогут ни быстрые ноги.Ни смелость, ни ловкость, ни люди, ни боги.И лаем заливистым возглас задавлен,И трэк обегает безумная травля.И кто разберет их — игра или правда?
Луна ли там вольтовой светит дугойНад зарослью колкой, над чащей лесной,И кто он, — невольник, бегущий погони,Затравленный каторжник дальних колоний,Иль в города джунглях берущий добычуЗвериный боец в человечьем обличье?Здесь тысячи глаз бороздят темноту,И тысячи глоток взывают: «ату!»«Ату и возьми его!» — кто бы он ни был!За зрелище плачено. Ставка на гибель.Лети, мое сердце! Но сердце не птица,Стучи не стучи, а пора покориться.
Ты загнан, ты пойман, ты схвачен за плечи,Ты брошен на землю. Лежи, человечек!А впрочем, не бойся: исход предначертан:В манеже не будет ни крови, ни смерти.Вцепившихся псов ударяют по ребрам,Тяжелый мешок у злодея отобран.Довольно, довольно, конец представленью!Актеры в намордниках ждут одобренья.Они бескорыстны и сердцем не робки:Побольше костей да погуще похлебки.И сволочь уходит к семейным основам,И зрелищем каждый приятно взволнован.Так собственность мы охраняем незримо,Так жизнь гражданина законом хранима.И псы подвывают, и трубы играют,И шляпки поспешно мужей упрекают,И шепчет подружка задастой подружке:— Тот, рыжий, в подпалинах, разве не душка?
<1926>
3