Парижское житие*
В мансарде у самых небес,Где с крыши в глухое окошкоКосится бездомная кошка,Где кровля свергает отвес,— Жил беженец, русский ботаник, Идейный аскет,По облику — вяземский пряник,По прошлому — левый кадет.
Направо стоял рундучокСо старым гербарием в дырках,Налево, на двух растопырках,Уютно лежал тюфячок. Зимою в Париже прохладно, Но все ж в уголкеПристроился прочно и ладноЭмалевый душ на крючке.
Вставал он, как зяблик, легко,Брал душ и, румяный от стужи,Подмахивал веничком лужи,На лестнице пил молоко И мчался одним перегоном На съемку в Сен-КлуИграть скрипача под вагономИ лорда на светском балу.
К пяти подымался к себе,Закат разливался так вяло…Но бодрое солнце играло,И голубь сидел на трубе… Поест, к фисгармонии сядет И детским альтомЗатянет о рейнской наяде,Сидящей на камне крутом.
Не раз появлялся вверхуПират фильмовой и коллега:Нос брюквой, усы печенега,Пальто на стрекозьем меху. Под мышкой крутая гитара, В глазах тишина…Нацедит в молочник винаИ трубкой затянется яро.
Споют украинский дуэт:Ботаник мечтательно стонет,Пират, спотыкаясь, трезвонитИ басом октавит в жилет… А прачка за тонкой стеною Мелодии в ладКачает прической льняноюИ штопает кротко халат.
Потом, разумеется, спор,—Корявый, кривой, бесполезный:«Европа — мещанка над бездной!»«А Азия — мутный костер!..» Пират, покраснев от досады, Угрюмо рычит,Что дети — единственный щит,Что взрослые — тухлые гады…
Ползет холодок по ногам.Блеснула звезда над домами…Спор рвется крутыми скачкамиК грядущим слепым берегам. Француженке-прачке неясно: Орут и орут!Жизнь мчится, мгновенье прекрасно,В бистро и тепло, и уют…
Хотя б пригласили в кино!..Но им, чудакам, не в догадку.Пират надевает перчаткуИ в черное смотрит окно. Двенадцать. Ночь глубже и строже, И гостя уж нет.Бесшумно на зыбкое ложеЛожится ботаник-аскет.
За тонкой холодной стенойЛежит одинокая прачка.Ворчит в коридоре собачка,И ветер гудит ледяной. Прислушалась… Что там с соседом? Проснулся, вскочил…Свою фисгармонию пледомНакрыть он забыл.
<1928>Закат Европы*
Я сидел на балконе с Иваном Петровым.Он меня допекал удручающим словом:«Час за часом подходит к закату Европа —Это будет, пожалуй, почище потопа!Люди скроются в норы, зароются в Альпы,Поснимают друг с друга косматые скальпы.И, виляя хвостами, последняя параСъест друг друга средь чадного дыма пожара…Мир объелся культурой! Ни воли, ни силы.Отстоять ли Европе свои Фермопилы?Войны, голод, отчаянье, бунты и тифы,—А под занавес… с красными пиками скифы».
Не люблю я, признаться, ни бокса, ни ки́но,Но меня взволновала такая картина…Что за черт, в самом деле? Иль солнце устало?Иль земля, отощав, навсегда отрожала?Над балконом — детей бесконечные ленты,В политехникум с папками мчатся студенты,На скамейке пожарный прильнул к белошвейке,Под окном у консьержки трещат канарейки…Что ж торчать перед Сеной с губою отвислойИ надежды струей поливать сернокислой?Если завтра потоп — строй ковчег из обломковИль повесься в чулане на крепкой тесемке!
«Не робейте, Петров…» В доказательствах роясь,Я хотел ему бросить спасательный пояс.Но, увы, не нуждался он в этом нимало,На лице его бодрость, как масло, сияла:Ворох книг проглотив, нанизав все поклепы,Стал он спе́цом почти по закату Европы,Даже даты предсказывал точно и веско,Как гадалка из Тулы Агафья Франческо,Даже фильму закатную стряпал в секрете —В первом акте Венера верхом на скелете…Занимаясь «Проблемою пола» когда-то,Перешил он Венеру теперь для заката.
<1928>Парижские частушки*
I
Ветерок с Бульвар-МишеляСладострастно дует в грудь…За квартиру он не платит,—Отчего ж ему не дуть.
У французского народаЧтой-то русское в крови:По-французски — запеканка,А по-русски «о-де-ви».
Все такси летят, как бомбы,Сторонись, честной народ!Я ажану строю глазки,—Может быть, переведет.
На писательском балуЯ покуролесила:Потолкалась, съела кильку,—Очень было весело!
Эх ты, карт-д’идантите,Либерте-фратерните!Где родился, где ты помер,Возраст бабушки — и номер…
Заказали мне, пардон,Вышивать комбинезон…Для чего ж там вышивать,Где узора не видать?
Вниз по матушке по СенеПароход вихляется…Милый занял 20 франков,—Больше не является.
Сверху море, снизу море,Посредине Франция.С кем бы мне поцеловатьсяНа подземной станции?
Мне мясник в кредит не верит,—Чтой-то за суровости?Не пойти ли к консультантуВ «Последние новости»?
Чем бы, чем бы мне развлечься?Нынче я с получкою.На Марше-о-пюс смотаюсь,Куплю швабру с ручкою.
На Булонском на прудеЛебедь дрыхнет на воде.Надо б с энтих лебедейДрать налоги, как с людей…
Как над Эйфелевой башнейВ небе голубь катится…Я для пачпорта снималась,—Вышла каракатица.
Над Латинским над кварталомСолнце разгорается…У консьержки три ребенка,А мне воспрещается.
Мой земляк в газете тиснулОбъявленье в рамке:«Бывший опытный настройщикИщет место мамки…»
II
Эх ты, кризис, чертов кризис!Подвело совсем нутро…Пятый раз даю я МишкеНа обратное метро.
Дождик прыщет, ветер свищет,Разогнал всех воробьев…Не пойти ли мне на лекцию«Любовь у муравьев»?
Разоделась я по моде,Получила первый приз:Сверху вырезала спинуИ пришила шлейфом вниз.
Сена рвется, как кобыла,Наводненье до перил…Не на то я борщ варила,Чтоб к соседке ты ходил!
Трудно, трудно над МонмартромВ небе звезды сосчитать,А еще труднее утромПо будильнику вставать!..
У меня ли под ПарижемВ восемь метров чернозем:Два под брюкву, два под клюкву,Два под садик, два под дом.
Мой сосед, как ландыш, скромен,Чтобы черт его побрал!Сколько раз мне брил затылок,Хоть бы раз поцеловал…
Продала тюфяк я нынче,Эх ты, голая кровать!На «Записках современных»Очень жестко будет спать.
Мне шофер в любви открылся —Трезвый, вежливый, не мот:Час катал меня вдоль Сены,За бензин представил счет.
Для чего позвали в гостиВ симпатичную семью?Сами, черти, сели в покер,А я чай холодный пью.
Я в газетах прочитала:Ищут мамку в Данию.Я б потрафила, пожалуй,Кабы знать заранее…
Посулил ты мне чулки,В ручки я захлопала…А принес, подлец, носки,Чтоб я их заштопала.
В фильме месяц я играла,—Лаяла собакою…А теперь мне повышенье:Лягушонком квакаю.
Ни гвоздей да ни ажанов,Плас Конкорд, как океан…Испужалась, села наземь,—Аксидан так аксидан!
Нет ни снега, нет ни санок.Без зимы мне свет не мил.Хоть бы ты меня мороженым,Мой сокол, угостил…
Милый год живет в Париже,Понабрался лоску:Всегда вилку вытираетО свою прическу.
На камине восемь килек,—День рожденья, так сказать…Кто придет девятым в гости,Может спичку пососать…
Пароход ревет белугой,Башня Эйфеля в чаду…Кто меня бы мисс КалугойВыбрал в нонешнем году!
<1930–1931>Эмигрантская полька*