Русская лавочка*
В бочонке селедкиУютными дремлют рядами…Изысканно-кроткийПриказчик склоняется к даме:«Угодно-с икорки?Балык первоклассный из Риги…»Кот Васька с конторкиЛениво глазеет на фиги.Под штофом с полыннойТарань аромат излучает…Ужель за витринойПарижская площадь сияет?Так странно в ПарижеСтоять над кадушкой с морошкойИ в розовой жижеБолтать деревянною ложкой…А рядом полковникБлаженно припал к кулебяке,—Глаза, как крыжовник,Раскинулись веером баки…Холм яблок на стойкеКруглится румяною митрой,Вдоль полки настойкиИграют российской палитрой.Пар ходит, как в бане,Дух воблы все гуще и слаще,Над дверью в туманеЗвенит колокольчик все чаще.
1931Сказка о золотой рыбке*
(Новый вариант)
Дело было весною в Париже.На камине стояла банкаС золотою, потертою рыбкой…Поэт бросал ей облатки,Муравьиные яйца и крошкиИ из крана, два раза в сутки,Подливал ей свежую воду.Но скучала рыбка изрядно,—Подымалась к самому краю,Оплывала тесную банку,Беспомощно рот разевала,Словно астмой страдала несносной,И какие-то белые ниткиИз ее живота волочились.
Как-то вечером тихой стопоюПоэт подошел к камину,Покачал головой лохматойИ промолвил с кроткой усмешкой:«Молчаливая, вялая рыбка,Золотая моя квартирантка!В старину с твоей прабабкойПреглупейшая штука случилась,—В старину она в сеть попалась,А старик был дурень отпетыйИ при том еще находилсяУ своей старухи под лаптем…Отпустил бескорыстно он рыбку,А потом, по приказу старухи,С год он рыбке башку морочил,Потакая бабьим причудам…Я, дружок мой, ей-ей скромнее:Ни о чем я клянчить не буду,Отпущу тебя даром в Сену.От всего широкого сердца,—Плыви хоть до самого моря.Приходить я на берег не буду,Торговаться с тобой не стану,Даю тебе честное слово!»
Показалось из банки рыльце,Бисерные глазки сверкнули…Чуть жилец не свалился на пол,—Прозвенела чуть слышно рыбка,Как комар, забравшийся в цитру:«Ты чудак, мой добрый хозяин!Мне совсем не нужна свобода —В Сене, милый, не очень-то чисто,По Сене плавают пробки,Раздутые кошки, собакиИ всякий сор пароходный…И пищи в Сене немного,—Либо щука меня заглотает,Либо я сама с голодухиНа крючок напорюсь рыболовный.Рыболовы стоят над мостамиПо десятку на каждую рыбку…Они, дорогой мой, французы,Они рыбок с крючка не спускают,—Не такие они дуралеи,—Они рыбок домой уносят,На оливковом жарят их масле…У тебя мне живется неплохо:Я привыкла давно к своей банке,Как ты к своей комнате тесной.Отпусти тебя бы на волю,Как об этом в стихах ты просишь,Пропадешь ты, как жук в океане…Об одном лишь тебя прошу я:Ты, хозяин мой, страшно рассеян,—Не бросай папиросного пепла,Бога ради, в мой домик стеклянный,И не жги до зари ты лампы,—Сочинять ведь и днем ты можешь…До утра я глаз не смыкаюПри ночном электрическом солнце!»
* * *
Поэт в ответ только крякнулИ к окну отошел смущенный.
<1931>Первая ласточка*
(В манере Уолта Уитмена)
О дорогие Соединенные Штаты, Страдающие золотым ожирением сердца! Пролетел светлый слух, Что вы передышку дадите Европе, Скостите чуть-чуть долги, Понизите учетный процент, Устроите платежный антракт — И еще что-то такое в этом же роде, Чего не понимают поэты И в чем даже опытный черт Сломает себе свою козлиную ногу…
И тогда — Франция, Англия и прочие страны,Которые еще недавно назывались певучим словом «Антанта»,(Как имя венгерской графини, звучит это слово!),—Тогда все эти страны в избытке лирических чувствТоже что-то такоеСкостят — отсрочат — рассрочат Германии…И весь земной шарЛегче вздохнет своими двумя полушариями,О дорогие Соединенные Штаты!
Золото вновь потечет свободно в жилах мира,Преодолев закупорку вен,Безработные вновь получат работу,Улыбнутся портные,Расправят брови заказчики,Те, кто ходят пешком, — поедут в трамваях,Те, кто ездят в трамваях, — поедут в такси,И каждый влюбленный конторщик вновь сможетКупить своей ДульцинееМотыльковый чайный передник…
О дорогой мой Гувер!Поговорите там со своими —Дельцами, купцами, министрамиИ другими, — дьявол их знает,Как они там еще называются…Соберитесь за круглым столом в пижамах(Летом можно попроще)И за бутылкой безалкогольного морсаСкорее решайтесь!У вас ведь в Штатах тоже не сахар:Бандит на бандите,Банкрот на банкроте,Шесть мильонов — подумайте, шесть! — безработных голов.
Умножьте на два:Двенадцать мильонов рук,Которые чешут угрюмо в затылках,Вы понимаете сами…
О дорогие Соединенные Штаты!Рикошетом ваш жест благородныйКоснется и нас:Любой эмигрант вывернул триждыСвои довоенные брюки,—В четвертый нельзя!..По «репарациям» нашим —Квартира! Газ! Электричество!Долг в угловой мелочной!Долг краснощекой, но зверски безжалостной прачке!Никто не дает нам отсрочки…А доходы?Американский любой финансистСошел бы с ума,Если б вздумал в бюджете нашем шальном разобраться.А ведь мы тоже люди, о Гувер!И по случаю летаТоже имеем формальное правоНа распродажный купальный костюм,На чайную розу в петлице,На пару светлых подтяжек,На билет из Парижа в Кламар(Туда и обратно),И на свой ежедневный бокалТемного пива, о Гувер!..
<1931>НАДО ПОМОЧЬ*
Русский мальчик*
Быть может, в тихом Нанте, быть может, в шумном Марселе —Адрес мне неизвестен, не знаю особых примет,Он моет в бистро бокалы, вытирает столы на панели,Хмуро смотрит в окно, — но уличный шум не ответ.
Настанет вольный вечер, в бистро собираются люди,С отцами приходят мальчишки — поглазеть, лимонада глотнуть…Наклоняйся за клеткой-прилавком к мокрой щербатой посуде,Сверли пустыми глазами чужую веселую муть!
Скроются поздние гости, зевнет почтенный хозяин,Мальчик скользнет в мансарду, в низкую душную клеть:В оконце темные кровли, фонари пустынных окраин,Звездной дорожкой змеится железнодорожная сеть.
Никого… Тишина и усталость. Тринадцать лет или сорок?Скрипит беспокойная койка, слуга храпит за стеной.С восходом солнца все то же: метла, груды пробок и корок,Бокалы, бокалы, бокалы и пестрый плакат над спиной…
А есть ведь слова на свете, иль были, быть может, когда-то?Беспечность, радость и детство, родина, школа и мать…За что над детской душою такая нависла расплата?Как этим плечам невинным такую тяжесть поднять?
<1926>Русские инвалиды*