Эмигрантская песня*
Пою вполголоса, чуть плещет балалайка,— Нельзя мне громче петь…«Я вас прошу, — сказала мне хозяйка,— Не рявкать, как медведь!Моих жильцов тревожит ваше пенье, Здесь, друг мой, не шантан…»Но наплевать, — ведь нынче воскресенье,— И я немножко пьян!Чуть-чуть хватил дешевого винишка, Да пива кружек пять…На сундуке валяется манишка, Горбом торчит кровать.Звени, струна, — захлебывайся плеском, Как голос бубенца,Когда вдали за тихим перелеском Он ропщет без конца.Звени, струна… Снежок мохнатой пылью Кружится над щекой,Поля и даль встают орловской былью Над скованной рекой.Закатный жар горит над снежным бором, Сугробы все синей…Поют лады раздольным перебором Все громче и вольней…Звени, струна!.. Но, впрочем, — стук хозяйки. «Entrez»[6]. Погашен свет.«Pardon, madame, — я, так сказать, в фуфайке. Я пел?! Ей-Богу, нет».
<1924>Утопия*
На выборах в Югославии борется 48 партий.
Из газетПредставьте себе на одно мгновениеНовое вавилонское столпотворение:В каждом уездном царстве,В каждом республиканском государствеСвой Чернов, своя Кускова,Группа местного Милюкова,Вожаки племенных меньшинств,Не признающие никаких единств,Монархисты левые, правые и центральные,Националисты простые и социальные,Буржуи, сочувствующие коммунистам,Пролетарий, сочувствующий капиталистам,Клерикалы, мистико-анархистыИ двадцати сортов социалисты…Помимо программной хартииУ каждой партииУклоны, тактические подразделения,Сезонные поправения и полевения…Во имя наших детей,—Как выплыть из этих сетей?!Для уменьшения партийных сектВношу в Лигу наций проект…Пусть даст приказ по земному шару:Всех лидеров партий — в Сахару!Видных партийных крикунов,В сопровожденье полицейских чинов(Всему же есть мера!)Послать в Институт ПастераДля беспартийной прививкиИ мозговой промывки.
Ах, скажут, — наивный Гораций…Все это критика,—А дальше какая политика?..Пусть Лига наций,Призвав всех к порядку,Созовет от каждой страны по десяткуУченых, купцов, рабочих, банкиров,Военно-морских командиров,Инженеров, крестьян, матерей(Всех, кроме красных зверей!) —Известных иль неизвестных,Лишь бы умных и честных…Как у отцов-кардиналовНа выборах нового папы,Пусть без всяких скандаловОтберут у них шарфы и шляпы,Запрут всех в пустой дворецИ держат там на запоре,—Пока, наконец,Они не окончат свои разговоры!Пока не решат,Как всем нам в любой отчизнеНаш идиотский адПревратить в подобие жизни.
<1925>
Камин*
(Эмигрантская элегия)
Нет печки, увы!Русской кафельной печкиС чугунной сквозистой у края дверцей,—А на дверце дородный Ахилл,Сидящий в шлеме с копьем у толстой щеки.В кирпичном устье стреляли поленья —Обрубки березы, цвета слонового бивня.Капал сок и сонно шипел,Языки, завиваясь спиралью, лизали кору,Застилались сиренево-матовым дымомИ уносились в багряную глубьОгневым полотенцемВ брызгах взлетающих искр.Всю ночь держалось тепло!Привинченный туго АхиллИзлучал ровно-греющий пыл,И меркнущий кафель, ладонь обжигая,Теплей был орловской купчихи…
Ну, что ж… Обойдемся камином.Славная штука этот камин!Кресло, шипенье пекущихся яблок!Котелок с бурлящей водойИ, пожалуй, на вертеле жирная утка…Косые капли дождяМонотонно секут запотевшие стекла…Замок притих.На плече чуть урчит задремавший котенок,В замковом парке голые липы шумят.На потолочных, насквозь прокопченных стропилахРомантическим заревом вьется огонь…Чудесно!.. Эй, там, мажордом,Подбросьте-ка два-три дубовых бревна,—Что их жалеть!..
Не угодно ль, я расскажу вам теперь,Правдиво и просто,Об этом самом камине?Чуть свет угольщик хмурый трезвонит…В кухне — северный полюс!Сонный и злой, дрожа, отпираешь задвижку,Загремит по железному ящику угольный дождь.Насыпешь лопаткой в ведроИ тащишь, угрюмо зевая, к камину.Не дыша и чихая, глаза закрывая рукой,Выгребаешь пылящую мякоть золы —И кладешь в решетку газеты.(Правые — ярче горят,Но левые — дольше, пожалуй…)Зажжешь две пачки растопок в липкой обмазкеИ на корточках молча замрешь —На минуту, не больше…И вот… О грозный момент!Навалишь на чахлый огоньГруду угольных круглых лепешек,Дым едкими струйками густо повалит,Растопки замрут… Где пламя? Ау!Напрасно, черный, как негр, на пол ложишься и дуешь,Машешь обшарпанным грязным крыломИ, черновую поэму в клочки изодрав,Бледный огонь вызываешь…Легче мокрую кошку зажечь,Чем этот проклятый камин!
О, как жадно в туннелях метроНа рекламы известные смотришьС «Саламандрами» разного типа.Как горько вздыхаешь, когда у знакомых в гостяхОтопленье центральное видишь у двери…Одним утешеньем живешь: апрель недалек,Наглухо этот камин ненавистный закроешьИ солнцем, щедрою печкой для всех,Огреешь продрогшие стены…
<1925>День воскресный*
Ах, в буднях мало красоты!..Ей-ей, не аппетитноШесть дней намасливать листыНа фабрике бисквитной… Приходишь вечером в кафе, Протянешь ногу на софе И, вялый с ног и до волос, Сидишь, понурив нос.
Зато воскресный день — ого!В окне кочуют тучки.С утра — в квартире никого,Щенок и тот в отлучке. Завяжешь галстук пузырем, Почистишь плащ нашатырем, И вниз через ступеньку вскачь — На улицу, как мяч…
В Булонский лес? Спаси, Аллах!Суп из воскресных ближних…И лес бензином весь пропахВплоть до дорожек нижних… Я не аскет и не злодей, Но раз в неделю без людей — Такая ванна для души! Где ж нет людей? В глуши.
— Где ж эта глушь? — Какой вокзал?..Для вас ли, друг нескромный,Я под Парижем разыскалЗеленый клок укромный? За старой мельницей лужок, Кольцо платанов, бережок… Сказать, — так дней чрез пять иль шесть Там негде будет сесть.
— Один?.. Ужель средь тихих нивЯ заведу романы?Смотреть, как на плаще средь ив,Она жует бананы? Вести ее в кино и в клуб, Щеку измазать краской губ, А в час тащить ее домой По улице немой?!
Нет! Лучше с удочкой лежатьВ тени над лужей синей…Клюет ли, нет ли, наплевать!Плывет гусак с гусыней… А вдоль шоссе шатры вершин, Зудит пчела, и ты один… Бисквитной фабрики уж нет,— В воде закатный свет.
Под вечер встанешь и пойдешьНа свет огней вокзальных.У низкой станции галдежИ сотни пар двухспальных. В вагон протиснешься угрем, Мелькнут каштаны за бугром, Поля — огни — дома — мосты… Намасливай листы!
<1925>Хохлушка*