Читать интересную книгу "Один на один с жизнью: Книга, которая поможет найти смысл - Илья В. Латыпов"

дочь. В нем одиннадцатилетняя сирота Поллианна после смерти отца оказывается под опекой тети, женщины жесткой и авторитарной. В свое время Поллианну отец научил играть в «Радость». По правилам игры нужно было находить повод для радости в любом событии, даже самом плохом.

Например, когда Поллианну поселили на мрачном чердаке, где холодно зимой и душно летом, она сознательно заставляла себя радоваться красивому виду из окна. Умерла мама? «Я рада, что мама теперь в раю!» В общем, оптимизм в духе «Если жизнь выдала вам лимон, сделайте из него лимонад!» Улыбайтесь, находите повод для радости, даже когда все вокруг рушится. Сказка красивая, в ней девочка научила многих людей играть в «Радость». Правда, потом сломала позвоночник и впала в уныние. Но люди и в этом попытались совместными усилиями найти что-то хорошее…

Если отнестись к этой истории чуть серьезнее, то «сломанный позвоночник» – хорошая метафора той цены, которую девочка заплатила за игнорирование реальности, за постоянный самообман. Груз горя рано или поздно сокрушит любую иллюзорную игру: невозможно постоянно питаться гнилыми фруктами и убеждать себя, что это нормальная еда. «Синдромом Поллианны» называют фальшивый оптимизм и игнорирование чувств, связанных с утратами и неудачами. Если кто-то умирает или мы теряем то, что любим, плакать и грустить естественно. Отец Поллианны не умел горевать и попытался научить дочь игнорировать горе. Идеальный ребенок: любое обращение с собой будет принимать с благодарностью, он очень удобен и не мешает никому своими неприятными и сложными чувствами. Долго ли такой ребенок продержится, прежде чем получит какое-либо психологическое расстройство? В большинстве случаев – недолго. Об этом способе жить с трагическим надрывом поет Фредди Меркьюри в одной из последних своих песен «The Show Must Go On»: «Inside my heart is breaking // My make-up may be flaking // But my smile still stays on»[15].

Еще один способ прятаться от печалей и огорчений в жизни называется «Зато у меня…». Он похож на игру Поллианны, но отличие состоит в том, что хорошее мы ищем не в событии, которое вызывает негативные переживания, а в чем-то другом. Украли у вас деньги с карты? Зато вы сегодня прошли десять тысяч шагов! Или сходили на концерт! В итоге мы и расстроиться по-настоящему не можем (и отпустить ситуацию, прожив ее), и порадоваться чему-то другому тоже не получится. Напряжение, вызванное негативным событием, останется, хоть и не настолько сильное, чтобы его нельзя было игнорировать. Оно будет проявляться, например, в увеличившейся раздражительности. Раздражительность часто говорит о том, что мы подавили какие-то более сложные переживания, скорее всего огорчение (еще это могут быть обида, зависть, вина).

Негласный принцип «Не упоминай о смерти» – из этого же ряда способов уходить от страха смерти и утрат. Какое средство от всех кошмаров лучшее? Накрыться одеялом с головой, чтобы беда не заметила и прошла мимо. Реальная смерть часто изгоняется из повседневной жизни: люди умирают в больницах, а не рядом с близкими, кладбища располагают на отшибе городов, а вопрос, надо ли бороться за жизнь до конца или можно выбрать смерть (эвтаназию), публично практически не обсуждается.

«Планирование смерти» – странная фраза, пугающая многих людей, хотя речь идет не о самоубийстве, а о подготовке, о том, что человек отдает распоряжения, что делать окружающим, когда он будет умирать. Доулы смерти? Явление и для Запада новое, а у нас и вовсе мало кому известное. Это люди, специально подготовленные сопровождать процесс умирания, как обычные доулы-акушерки сопровождают роды…

Радикальный гедонизм, когда человек ищет исключительно удовольствия и новые впечатления и с головой погружается в них, стремясь избежать душевной боли (которая бывает в жизни каждого), часто оказывается близким родственником трудоголизма. В обоих случаях важно не оставлять времени для скуки и мыслей о собственном существовании. Как для гедонистов непереносимой является ситуация, когда относительно долго «ничего интересного не происходит», так и для трудоголика плох тот выходной, который не удалось забить хлопотами. Жизнь проносится стремительно, без особого смысла и наполнения: на поверхности – вечная вечеринка или стахановский шахтерский забой, а в глубине – сокровища, покрытые тиной и забытые, но они в ледяной воде, нырять в которую очень не хочется.

Проблемы в отношениях с мужем Жанна решала просто: она работала. Очень много. Брала работу на дом. Муж злился и обвинял ее в том, что она не умеет говорить «нет» начальнице и коллегам, которые взвалили на нее часть своих обязанностей. Он был уверен, что отношения в семье портятся из-за этого. Увы, проблема была в другом. Жанна не хотела больше быть с ним. Но и уходить было страшно: это означало полный отказ от привычного образа жизни, ведь основные деньги в дом приносил муж.

Получилось, что трудоголизм Жанны стал косвенным способом сказать «я хочу с тобой расстаться». Впрочем, Жанна это осознала далеко не сразу, она долгое время старательно убеждала себя, что просто очень много работы и что она действительно не умеет отказывать коллегам, а те «и рады на шею сесть». К тому же работа давала какое-то удовлетворение и иллюзию, что жизнь движется, не то что домашняя «атмосфера склепа». Однако за пределами работы способность Жанны говорить «нет» чудесным образом восстанавливалась… Работа спасала от проявлений кризиса, но одновременно поглощала всю остальную жизнь.

Я – особенный

Помимо поиска спасителя и разных способов снизить значимость потерь, мы можем игнорировать экзистенциальный вызов временности и конечности, прибегнув к простому принципу «Со мной такого произойти не может». Беспечность, продиктованная не тем, что кто-то нас прикроет и защитит от потерь и утрат, а верой в то, что их просто не случится, ведь мы – особенные (мы редко осознаём, что считаем себя исключительными, но это все равно проявляется в нашем поведении). «Ну не могу я попасть в автомобильную аварию, поэтому и пристегиваться ремнем безопасности бессмысленно – разве что для полиции. Клещи в лесу? Да ладно, нет там энцефалитных или их очень мало, да и не любят меня клещи. Не курить тайком от врача, обеспокоенного состоянием моих легких? Еще чего – никакого рака у меня быть не может, и все. Как и прочих ужасов, о которых пишут на упаковках сигарет. Пандемия коронавируса? Да он вообще не опасен. Зачем мне ваши маски? Никаких мер защиты я предпринимать не буду. А если заболею, врачи вылечат».

Подобное отношение к жизни особенно характерно для детей и молодых людей, ощущающих себя вечными и неуязвимыми. Однако часто оно встречается и у взрослых – до первого жизненного потрясения, а иногда даже и после него, если оно расценивается как недоразумение, случайность. Мир такого человека уже не «игровая комната» из детства, а жилье, обустроенное по последнему слову техники безопасности: в нем нет острых углов и твердых поверхностей.

– Знаешь, как я всегда проводила летние каникулы? – говорит Лена, забравшись с ногами в кресло в моем кабинете и глядя в окно, за которым хлещет апрельский дождь. – Вот было три месяца. Три до-о-олгих летних месяца. И первые два с половиной я никуда не спешила: впереди же целое лето… Я все откладывала. А потом, недели за две-три до школы или универа, я спохватывалась: а-а-а, надо же жить! И бегом то туда, то сюда, одновременно отравляя себе эти недели сожалениями: где же я была все это время! Лето прошло, а я ничего не успела! А ведь это хорошо отражает и всю мою жизнь. Я постоянно ощущаю себя где-то в будущем, где развернется моя «настоящая» жизнь. А накануне дня рождения начинаю суетиться и переживать: еще один год прошел непонятно как. Мне больше тридцати, времени на то, чтобы выйти замуж и обзавестись детьми, все меньше, а я продолжаю метаться между фантазиями о будущем и сожалениями о прошлом. А о том, что у меня есть только «сейчас», вспоминаю лишь здесь, и каждый раз ругаю себя…

Наша беспечность проявляется в том, что мы забываем о конечности всего – от выходных и отпуска до самого времени нашей жизни. И только дедлайны в виде дней рождения или осознания того, что до конца отпуска или лета осталось всего ничего,