Читать интересную книгу "Один на один с жизнью: Книга, которая поможет найти смысл - Илья В. Латыпов"

известия о смерти. В этой фазе человек бессознательно отрицает окончательность утраты, он ждет, что вот-вот все окажется неправдой, умерший постоянно мерещится ему среди окружающих людей, среди лиц в толпе. В этой фазе горюющие часто говорят об умершем как о живом: «Я ему позвоню», дома окликают его, забыв на мгновение, что его нет и он никогда больше не отзовется. Жизнь проходит словно в двух измерениях: в прошлом, в котором умерший еще жив, и в настоящем.

Третья фаза – острое горе, которое длится до 6–7-й недели с момента смерти. Притупившееся, казалось бы, во второй фазе переживание с особой силой воздействует на психику. Для третьей фазы характерны астения, затрудненное дыхание, чувство опустошенности, давление в груди, бессонница, постоянный ком в горле. Все ощущения притуплены. Человека непрерывно преследуют воспоминания об умершем, идеализация его в сочетании с чувством отчаяния, беспомощности и брошенности. В этом состоянии очень сложно на чем-либо концентрироваться.

Острое горе знаменует собой начало соединения прошлого и настоящего, поток жизненной энергии начинает отделять горюющего от любимого человека: «Тебя здесь нет, ты – там». Это осознание происходит на пике острой душевной боли, когда не умерший уходит от нас, а «мы сами уходим от него, отрываемся от него или отталкиваем его от себя»[18]. Это изгнание умершего в прошлое – ужасное, почти непереносимое переживание! И мы наблюдаем, как медленно, словно погружаясь в глубокие воды, образ любимого человека постепенно отдаляется и теряет свои очертания. Но острое горе – это не только разрыв старой связи, но и рождение новой, которую можно назвать «мы в прошлом». На смену «ты – там» приходит «наша с тобой совместная жизнь – там», и целительная печаль начинает залечивать раны в душе. Мы смотрим в прошлое и видим там себя вместе с умершим. Мы можем разговаривать с ним, но осознавая, что его здесь нет, это лишь его образ в нашем сознании.

Наши отношения с умершими пронизаны множеством связей и дел, некоторые из них не завершены: невыполненные обещания, незаконченные совместные дела, неосуществленные мечты. Чувство вины за то, что, может быть, мы сделали не все для спасения близкого человека (или не сделали чего-то очень важного для него), тесно привязывает нас к горю, не давая совершить главный шаг и сказать: «Уходи!» Но вина требует искупления, а оно невозможно, и горе может застыть. Выход из тупика – простить себе свое несовершенство. Никто из нас не всеведущ, многое мы понимаем задним умом, еще вчера мы и помыслить не могли о чем-то, случившемся с нашими близкими.

Четвертая фаза – фаза остаточных толчков и реорганизации. Как после сильного землетрясения наблюдаются афтершоки (меньшие по силе сотрясения земной коры), так и после пережитого острого горя бывают периодические его всплески, с каждым разом все менее длительные, хотя нередко очень сильные. Жизнь постепенно возвращается в свою колею, умерший перестает быть центром нашей жизни. Прощание продолжается. «Первый Новый год без нее», «это был его любимый праздник», «сегодня годовщина нашей свадьбы», «завтра ее день рождения».

Эти ситуации нередко провоцируют возвращение острого горя, и иногда кажется, что оно никогда не закончится. Но жизнь потихоньку берет свое, четвертая фаза длится примерно год. Воспоминания все реже вызывают ощущение брошенности, обиды или вины. И есть одно очень хорошее чувство, которое помогает заживать душевным ранам после утраты. Это благодарность. Благодарность, как и горе, возникает там, где происходило что-то очень важное и ценное для нас. Только в отличие от горя, оплакивающего утрату, благодарность обращает внимание на то, что было и осталось в нашей жизни от отношений с человеком, которого мы утратили. Ощущение этой ценности смягчает горе на его последних стадиях, и нам становится чуть теплее. «Спасибо за то, что ты был в моей жизни, – ты остался в моей душе».

Жаль, что нередко этой благодарности может быть мало, так как мало было хороших моментов в совместной жизни тех, кто умер, и тех, кто их оплакивает. Далеко не со всеми людьми, о которых мы горюем, у нас были хорошие отношения. И тогда слезы горя льются по поводу того, чего так и не случилось и уже не случится никогда: прощения, слов любви, несостоявшихся моментов счастья. Так бывает, и это тоже надо похоронить и оплакать.

Последняя, пятая фаза – завершение. В этой фазе горе заканчивается и окончательно сменяется тихой печалью, существующей отдельно от текущей жизни. Люди могут искусственно замедлить приход этой фазы, если отказываются от радостей жизни, боясь тем самым предать умершего или любовь к нему, как будто длительность страдания является мерой чувств. Но все же для начала фазы завершения требуется достаточно много времени – как минимум год, прожитый без близкого человека. Прожить каждый из сезонов – без него.

Итак, пять фаз: шок и оцепенение, поиск, острое горе, остаточные толчки и реорганизация и завершение. На протяжении этих фаз мы принимаем утрату, проживаем боль, связанную с нею, привыкаем жить новой жизнью.

Расставание с утраченным

В завершающей стадии прощания с любимым человеком или чем-то важным (а это может быть и какой-то жизненный этап, например расставание с родительским домом или просто длительная разлука) в одно сложное переживание могут слиться четыре эмоциональных процесса. Помимо самого горя, о котором мы уже поговорили выше, это благодарность, прощение и надежда. Какой-то может ощущаться сильнее, какой-то – слабее, а какой-то – и вовсе отсутствовать, если нет подходящих условий для него. Но если все они проходят вместе, это может сделать расставание мягче и даже светлее.

Благодарность играет немалую роль в примирении с любыми утратами, не только со столь острыми, как смерть близких. Мы уже говорили о ней, но я считаю важным подробнее рассмотреть эту тему. Переживание благодарности означает признание ценности того, что́ мы получили от другого человека, места или объекта. Что-то хорошее у нас все равно остается, несмотря на потерю. Этим частично объясняется тот парадокс, что часто плохих родителей отвергать сложнее, чем хороших, – потому что останешься с пустотой.

У благодарности есть одна любопытная особенность: ее мы чаще испытываем тогда, когда другой человек делает для нас что-то сверх должного или привычно ожидаемого. Причем это должное у каждого из нас имеет свои масштабы и не определяется разумом, а именно ощущается и тесно связано с размером нашего «я». Чем больше мое «я», тем больше мне должны люди или мир в целом и тем меньше остается места для благодарности. Например, лично я воспринимаю как должное обслуживание в кафе, но, испытывая благодарность к официанту за его доброжелательность и ненавязчивость, по своей реакции понимаю, что они в мое ощущение «должного» не входят.

Есть и другая крайность, когда «я» человека схлопнулось в «черную дыру», когда он не ощущает права жить в этом мире, занимать в нем какое-то пространство. В этом случае он будет проявлять так много благодарности, что она может вызывать раздражение у окружающих (как и в случае ее полного отсутствия). Такой человек испытывает стыд оттого, что своими просьбами или даже присутствием досаждает уважаемым людям. «Спасибо за то, что не выгнали меня» заставляет тех, кто любит и ценит этого человека, испытывать неловкость из-за его самоунижения.

Еще одно свойство благодарности: ее не испытывают в ситуации, когда благодеяние непрошеное или совершено против воли человека, – так оно не имеет для него ценности (или даже ограничивает его свободу и нарушает личное пространство). Люди, совершающие подобные «насильственные» благодеяния, любят упрекать других, а иногда целые страны, в неблагодарности: «Вы не цените того, я для вас сделал!» Содеянное таким человеком при этом может действительно иметь объективную ценность, но подлинное, а не ритуальное переживание благодарности рождается только из субъективных ощущений.

Часто мы принимаем как должное то, что имеем. «Если я молод, здоров, имею хорошую работу, значит, так и должно быть» – будто мир обязан нам все это предоставить. И когда человек начинает утрачивать имеющееся, это его возмущает и воспринимается как несправедливость.

Помню, однажды в последний день особенно удачной археологической экспедиции, когда