Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я ПРЕКРАСНО ЗНАЮ, КАКОВО ЭТО! – Пламя во мне горит так ярко, что я почти чувствую запах дыма.
Папа смотрит на меня, не мигая. Он не в силах скрыть свои чувства. Его плечи опускаются, и он трет переносицу. После долгой паузы он тихо говорит:
– Я мог это предотвратить. Я должен был помочь ему. – Я не знаю, говорит ли он про Дэнни или про дядю Джо. Папа снова поднимает взгляд. Его глаза блестят от слез.
– Ты думаешь то же самое про Дэнни, Йем?
Я киваю и утираю навернувшиеся на глаза слезы.
– Ох, Йем, – говорит папа. – Я даже не знал…
Он разжимает кулаки, и его руки беспомощно повисают вдоль тела, как сдувшиеся спасательные круги. Мама принюхивается.
– Чем это пахнет? – спрашивает она рассеянно.
Запах дыма? Он что, настоящий?
О черт, я забыла про пиццу.
Я стремглав мчусь вниз по лестнице, готовясь вызывать пожарных. Но кухня вовсе не охвачена пламенем, только затянута дымной пеленой. Над плитой по-прежнему горит желтый свет. Я распахиваю окна, чтобы проветрить, и извлекаю из духовки круглый уголек, некогда бывший пиццей.
Выбросив сгоревшую пиццу в мусор, я насыпаю себе в миску хлопья для завтрака и угрюмо съедаю их в одиночестве.
Глава 41
Я лежу на кровати и пишу в дневнике. Тут в комнату входит папа, держа в руке лампочку.
– Мы так и не опробовали эти чудо-лампочки, которые я купил на днях, – говорит он. – Они меняют цвет по команде – правда классно?
Я молча переворачиваюсь на другой бок. Он садится рядом и кладет руку мне на спину.
– Прости, что разозлился, Йем.
Я подтягиваю одеяло повыше. Папа обходит кровать и садится так, чтобы видеть мое лицо.
– Надо было рассказать тебе про дядю Джо. Чтобы ты узнала от меня, а не откуда-то еще.
– Я делала домашку по литературе, – бурчу я. – Нашла статью, где о нем упоминалось мельком.
Папа проводит рукой по лбу.
– Я помню эту статью. Первый и последний раз, когда про Джо написали в газете. Свели всю его жизнь к одному предложению.
Я переворачиваюсь на спину, чтобы лучше его видеть.
– Что с ним случилось, па?
Он протяжно вздыхает и смотрит на меня. Кладет руку мне на макушку.
– Его застрелил бандит в Чайна-тауне.
– Но почему? – Я хмурюсь.
– Эх… Я не смог толком тебе объяснить. У Чайна-тауна темное прошлое, которое вы не видели, когда ходили в гости к найнай и ее. Вы с Дэнни каждый раз так радовались. Выпрашивали у меня разные сувениры, особенно маленькие хлопушки, которые бросают на пол. Вы, негодники, любили кидать их прямо мне под ноги, чтобы напугать. – Он посмеивается. – Я был рад, что вам нравится в Чайна-тауне. Но расти там было тяжело.
– Потому что вы были бедны?
– И из-за этого тоже. Но бедны были все, мы не знали другой жизни.
– Почему вам было тяжело, па?
Он задумывается, постукивая пальцем по губам.
– Что ты знаешь об истории Чайна-тауна?
– Только то, что прочла сегодня в интернете.
– Чтобы понять, почему нам было тяжело, сначала нужно понять историю. Приготовься к лекции от мистера Чэня, Йем.
Я сажусь. Папа начинает издалека: рассказывает про золотую лихорадку, трансконтинентальную железную дорогу, Акт об исключении китайцев. Мы пока не дошли на уроках истории до этих событий, но, сдается мне, в учебниках им будет посвящен от силы один абзац. Мы с папой достаем мой ноутбук и смотрим старые карикатуры, на которых китайцев называют варварами, дикарями, «самым низменным и мерзким народом на земле». Папа рассказывает, что на китайцев часто нападали, убивали их, поджигали их дома. Китайцам запрещалось селиться рядом с белыми людьми, им было трудно найти работу где-то кроме ресторанов и прачечных. Потому и появился Чайна-таун.
– Найнай и ее переехали в Чайна-таун из Гонконга как раз в то время, когда вражда между триадами накалилась до предела. – Папа рассказывает про Ва Чин[37], подземную китайскую железную дорогу[38], «Парней Джо»[39], тонг Хопсин[40]. Мне не под силу уложить все это в голове. Китайцы, родившиеся в Америке, враждовали с иммигрантами из Гонконга и одновременно с разными преступными группировками, но у меня в мозгу все это сливается в кашу.
Папа открывает старое фото ресторана «Золотой дракон».
– Я про него читала! Там погибло много людей, да?
Папа смотрит на меня с интересом.
– Наша пельменная была в пяти минутах ходьбы от ресторана, Йем.
Я удивленно поднимаю на него взгляд:
– Ты застал ту перестрелку?
– Мне было три года, но я запомнил этот день. В ресторан ворвались бандиты с обрезами и открыли беспорядочную стрельбу. Они хотели убить главарей враждебной группировки, но в итоге погибли лишь пять ни в чем не повинных людей.
Я начинаю понимать, что ничего толком не знала о прошлом собственной семьи. Слушать папин рассказ очень странно, но при этом интересно. На уроках мне все время кажется, будто мы читаем о чем-то, случившемся на другой планете. Но эта история произошла совсем не так давно, с людьми, которых я знаю.
– Если тебе было три, то дяде Джо было всего два. Неужели эти банды никуда не делись, когда вы доросли до старшей школы?
– Какое-то время в Чайна-тауне велась настоящая война, однако после бойни в «Золотом драконе» правительство начало бороться с бандами. Многие из них затаились, – объясняет папа. – Но, когда мы учились в школе, ситуация обострилась. На улицах снова начали стрелять.
– Дядя Джо состоял в банде? – осторожно спрашиваю я.
Папа изо всех сил трясет головой:
– Нет, он бы ни за что не стал с ними связываться. Они пытались втянуть его в свои грязные дела, даже обещали защиту для нашей пельменной. Но он был категорически против. Такая жизнь была не для него.
– Я не понимаю.
– Он им отказал, и они пристрелили его вечером в переулке, когда он вышел ненадолго по делам. Хотели преподать другим урок. – Папа сжимает пальцами переносицу и некоторое время сидит, не шелохнувшись. Я кладу руку ему на плечо. – Я пошел на поиски, когда понял, что он задерживается. Но в переулке было темно, хоть глаз выколи. Когда я его заметил, было уже слишком поздно.
Он вновь замолкает. Я смотрю на лампочку, которую он держит, и вспоминаю шкаф, полный других лампочек.
– Он умер у меня на руках.
– Па… – Я обнимаю его. Он мягко похлопывает меня по локтю. Я не знаю, что еще сказать.
– Потом ко мне заявились члены другой банды. Хотели, чтобы я отомстил, – продолжает папа. – Мне пришлось переехать к моей учительнице английского в другой район. Я прожил у нее больше полугода.
– Правда? Я не знала. Найнай и ее не возражали?
– Ох, они были так благодарны, Йем. Они считали, что миз Пауэлл меня спасла. – Папа улыбается, погружаясь в воспоминания. – Она была очень крутой. Это из-за нее я решил стать учителем.
Так странно думать, что до моего рождения у папы была совсем другая жизнь.
– Да ну? Я-то думала, тебе просто нравится мучить учеников.
– Ха-ха. – Он щелкает меня по уху. – Ну, может быть. Я приводил в дом к миз Пауэлл дядю У, чтобы позаниматься вместе. Ему учеба совсем не давалась. – Папа смеется. – Но мы старались изо всех сил, чтобы выбраться из Чайна-тауна.
Он встает и выкручивает лампочку из моей прикроватной лампы.
– Поэтому я и устроился на работу в Секвойя-Гроув. Некоторые ученики напоминают меня и Джо… А некоторые – бандитов, которые его убили. Может быть, я изменю чью-то жизнь к лучшему.
Он вкручивает новую лампочку и какое-то время возится, пытаясь разобраться, как переключать цвета. Потом показывает мне.
– Здорово, правда? – говорит он с гордостью.
– Очень здорово, па. – Я качаю головой. – Эту лампочку не выбрасывай, она еще работает.
– Да, да, не переживай.
Я поудобней устраиваюсь в постели.
– Прости, что наорала на тебя, па. Мне не следовало говорить такое про твоих учеников.
Он взъерошивает мне волосы и подтыкает одеяло.
– Йем, то, что ты сказала про Дэнни… Что ты должна была
- Английский язык с Робинзоном Крузо (в пересказе для детей) - James Baldwin - Прочая детская литература
- Без памяти - Вероника Фокс - Русская классическая проза
- Виктория, или Чудо чудное. Из семейной хроники - Роман Романов - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза