Не зная об этом, Кружкин доверчиво распахнул нам дверь и свои объятия. Гарпия Ирка влетела первой, вонзила акриловые когти в хилые плечи Василия и пригвоздила того к стене.
– Какая страсть, какая экспрессия! – пробормотал живописец, продолжая трагически заблуждаться относительно цели нашего визита.
– Ты! – сказала я, шагнув в захламленную прихожку и захлопнув за собой дверь. – Признавайся, что сделал с Волькой?!
– С каким Волькой, не знаю я никакого Вольку, – забормотал Кружкин и вдруг замолчал. Видно, вспомнил, что одного Вольку знает – так звали мальчика-пионера из книжки про Хоттабыча.
Я молча вытянула из кармана хрустальную гирлянду и потрясла ею перед носом допрашиваемого:
– Узнаешь?
– Нет… да… а что? В чем проблема? – Он неожиданно вспучился, выгнув грудь колесом, и едва не оторвался от стены, но Ирка с уничижительным «Не дуйся, лопнешь!» притиснула его обратно.
– Проблема в том, что эта вещь была на шее у нашего кота, который бесследно пропал! – объяснила я. – Вчера ушел гулять в парадном ошейнике, а сегодня мы нашли его в скупке…
– Не кота – ошейник, – зачем-то вставила Ирка.
– Понятно, что ошейник, котов в скупку не сдают, – сердито заметила я и осеклась: вспомнила чучело рыси в лавке дядюшки Боруха.
– А я при чем? – ввинтился в образовавшуюся паузу Василий.
– А при том, что скупщик указал на тебя! – рявкнула я. – Это ты сдал ему браслет за тысячу рублей!
– Всего за восемьсот! – Кружкин возмутился напраслиной. – Едва хватило на пару бутылочек и закуску! Я еще, дурак, вместо второй водки игристое взял, а вместо сарделек – шоколад! – Он устремил разобиженный взор на Ирку и шмыгнул носом.
– А прекрасные девы – они такие: коварные, – съязвила я. – Но вернемся к нашим баранам…
– К коту, – опять влезла Ирка. – Где он? Ты что с ним сделал, развратник?
– С котом?! – Кружкин шокировался. – Да я его и пальцем… вообще ничем! Я его даже не видел!
– Не ври! – Ирка встряхнула допрашиваемого. – Ты нам сказал, что Вольку надо кастрировать!
– И надо! – Василий не пошел на попятную. – Хуже точно не будет! Коты, если их кастрировать, сразу спокойными делаются, домашними, тихими…
Подруга оглянулась на меня:
– Может, проверим эту версию? Но не на Вольке, конечно, а на том, кого не жалко. – Она снова встряхнула Кружкина.
Тот уловил намек и протестующе дернулся:
– Это угроза?!
– Это перспектива, – уклончиво ответила я.
– Да не снимал я бирюльку с кота, клянусь мольбертом! Не было там уже никаких котов, когда я пришел, одни следы их присутствия: вонь, шерсть и вот это. – Василий кивнул на браслет, который я так и держала перед его глазами, как гипнотизер. – Бирюлька валялась под столом, я ее подобрал. Не знал, что ваша, иначе занес бы, отдал…
Ирка снова глянула на меня, оценила выражение моего лица и, поняв, что я склонна верить сказанному, отпустила задержанного.
– Уфф! – Незафиксированный Кружкин сполз по стене на несвежий линолеум и нервно пригладил плешь. – А с вами не соскучишься…
Я молча распахнула дверь и вышла за порог, Ирка – за мной.
– Может, по бокальчику игристого, а? – крикнул нам вслед неугомонный живописец. – С шоколадочкой… За кота, а?
– Кастрировать, без вариантов, – буркнула Ирка, даже не обернувшись.
Мы спустились к себе, заглянули в нашу квартиру, выяснили, что Вольки там нет, а количество еды и воды в его посудинах не уменьшилось, и снова вышли.
Тогда мы спустились во двор, проследовали в тихий закуток под ивой и внимательно огляделись. Несмотря на то что Василий пытался очистить свой поруганный рай, котами там все-таки пахло. И чем-то еще, тоже ядреным.
– Ты это чувствуешь? – Ирка чутко пошевелила носом.
– Что-то знакомое. – Я тоже принюхалась. – И конкретно ассоциируется с кошками.
– Ну, еще бы! – Подружка звонко шлепнула себя по лбу, полезла в сумку, извлекла маленький стеклянный пузырек и вручила его мне. – Вот же оно!
Я присмотрелась к склянке:
– Валерьянка? Точно, она самая!
Ирка, кряхтя, опустилась на корточки, полезла под стол и заглянула под лавку. Повозившись там, она сообщила придушенным голосом:
– Понятно, почему коты сбежались. – И вынырнула с таким же пузырьком, только уже лишенным пробки и пустым. – Кто-то разлил тут валерьянку! Зачем, интересно?
– Чтобы напакостить Василию, – предположила я. – А может, это случайно вышло. Вон в той пристройке на первом этаже супруги-пенсионеры живут, она придурочная, а он припадочный…
– Какой-то размытый диагноз.
– Так и я не психиатр. – Я села на лавку, предварительно пытливо понюхав ее. – Но старички реально странные. Бабуся вроде как блаженная, то босиком по двору ходит, то эту иву обнимает – энергетически подпитывается. Причем когда без обуви гуляет, здоровается со всеми подряд, а если в башмаках – даже знакомых игнорирует. А дед у нее эпизодически буйный, ему как примерещится что-то, он давай в белый свет подручными предметами кидаться. Обычно сырой картошкой пуляет, а то консервными банками. Запросто мог и аптечный пузырек метнуть.
– Вот она, жизнь петербургских кварталов, – хмыкнула подруга. – Жаль, Достоевский помер, какие характеры, какие типажи! Ты тут можешь с натуры писать.
– Как Кружкин? – съязвила я и встала. – Все, двигаемся к тетушке, доставим ей ее пожитки. Только, чур, о том, что Волька пропал, а его ошейник, наоборот, странным образом нашелся, пока помалкиваем! Не