сувенирными магнитиками и кружками-тарелками ее не порадуешь, нужно что-то основательное. Не поверхностное лубочно-русское, а из придонных слоев жизни в нашем отечестве.
– Из глубины сибирских руд, – поддакнула Ирка.
Я опять вспомнила про киношное платье и поспешила рассказать о нем подруге, пока меня снова что-нибудь не отвлекло.
– Забыла тебе сообщить одну деталь: у Марфиньки пропало винтажное платье. Можно сказать, историческое, даже с провенансом: в нем Алиса Фрейндлих снималась в «Служебном романе».
Что такое провенанс, Ирка знает – она почти такая же любительница блошиных рынков, как тетушка, это одна из причин их взаимной симпатии. А «Служебный роман» – один из ее любимых фильмов, она его наизусть знает.
– Неужто то клетчатое, с двойным рядом крупных пуговиц и отложным воротником? – встрепенулась подруга.
– И с отворотами на карманах, – кивнула я. – Да, то самое! Ты представляешь, оказывается, ушлая Марфинька тоже в нем снималась – в крошечном эпизоде у Митты в «Экипаже», а потом как-то выклянчила его себе в личное пользование. И вот теперь оно пропало.
– Ну, все понятно: сперли платьице. – Ирка расстроилась.
– Может, и не сперли, – не согласилась я. – Ты же видела Марфиньку, она с конкретным приветом. Могла сама куда-нибудь засунуть и забыть об этом. Но у нее бывают просветления, может, вспомнит и про платье.
– Тогда я купить! – заявил Джонатан. Он внимательно слушал нас и, надо же, понял. – Хороший русский сувенир. Лучший! Для мама.
– Да, пожалуй, такой презент пожилая дама из наших бывших оценила бы, – согласилась я.
– Но это будет дорого! – тут же вмешалась Ирка. Она у нас девушка экономная и деловая. – Намного дороже, чем бронзовая лошадь!
– Я богатый! – Наш интурист похлопал по нагрудному карману куртки, где, как мы уже знали, лежала банковская карточка.
– И это прекрасно. – Подруга расслабилась, а я – нет.
Мне не очень-то нравилось, что Наташик, упорно проявляя щедрость, сочувственно и жалостливо поглядывал на меня.
Ирка, оказывается, еще утром успела рассказать ему, что меня уволили из редакции, и американец, знакомый с нашей российской жизнью весьма поверхностно, явно склонен был чрезмерно драматизировать ситуацию. Должно быть, ему представлялось, что я всерьез рискую скатиться в глубокую финансовую яму со всеми ее «прелестями» вроде ночевок под мостом и добычей пропитания из мусорных баков.
Вчерашний несчастный случай с тетушкой, которую сердобольный интурист, наверное, счел моей единственной близкой родственницей, убедил его, что мои дела и вовсе плохи. Должно быть, у них в Америке остаться без работы, имея на иждивении нуждающуюся в лечении старушку, катастрофично.
Добрый заокеанский человек так сочувственно расспрашивал меня, что же я теперь буду делать, как стану жить… Пришлось объяснять самаритянину, что работа в «Криптаймсе» была для меня чем-то вроде хобби, а вообще-то я неплохо зарабатываю как писатель и редактор.
В доказательство я предъявила целую полочку своих произведений в Петербургском Доме книги. Специально настояла на посещении этого солидного и респектабельного книжного в историческом здании Дома Зингера в центре города на Невском, чтобы наш богатый Буратино из Нью-Йорка увидел: и мы не лыком шиты!
Джонатан впечатлился, Ирка возбудилась и пожелала устроить фотосессию. Пока она так и сяк щелкала меня в интерьере магазина с моими книжками оптом и поштучно, американец изучал ассортимент англоязычной и переводной литературы. Но выяснить его предпочтения по части книг я не успела: едва мы закончили съемку, Наташик быстро распихал рассматриваемые томики по полкам и потащил нас на улицу.
– Заметь, книжки на сувениры не покупал, – нашептала мне Ирка и показательно вздохнула: – Бездуховные люди эти заокеанские капиталисты!
В итоге с капиталистом мы расстались там же, где встретились: у Елисеевского гастронома.
Ирка с Наташиком договорились попозже созвониться, чтобы сверить свои туристические планы на завтрашний день, а я уже думала о другом.
Тетя Ида прислала мне в мессенджер список вещей, которых ей не хватало в гостях у Марфиньки, и я торопилась домой, чтобы позаботиться о старушке и обеспечить ей необходимый комфорт.
Без задержки вернуться домой не получилось: уже в подъезде меня остановил сосед сверху, художник-алконавт Василий. На узкой лестнице, где и без того нелегко разминуться, он преградил мне путь наверх, раскинув руки:
– Вы-то мне, Елена, и нужны!
– Это зачем же? – опешила я.
Никаких общих дел у нас с соседом не имелось, прежде мы даже не беседовали никогда, только вежливо здоровались. Внезапный интерес Василия к моей персоне смущал и даже тревожил, поскольку в руках у него имелись пластиковая баклажка с водой и поролоновая губка.
– Вам, что ли, спинку потереть? – озвучив наше общее недоумение, высунулась из-за моей спины Ирка.
– Зачем же? – Василий малость сдулся, но тут же снова напыжился. – Хотя… Если такая прекрасная дева…
Он опустил руки, повернулся боком и ловко протиснулся мимо меня, встав перед Иркой.
– Это что за Мойдодыр? – Подруга критически оглядела явление. – Из какой спальни выбежал?
– Из квартиры над нами, – объяснила я. – Это Василий Кружкин, он художник, знакомьтесь: Василий – Ирина.
– Какое красивое редкое имя – Ирина! – восхитился сосед. – Я определенно чувствую в вас родственную душу, Ириночка, вы явно творческая натура и тоже сразу же подумали о спальне! А давайте я вас нарисую? Напишу с вас ростовой портрет «Прекрасная дева ню»!
– Ну, я даже не знаю, – пробормотала Ирка, краснея.
Она явно была смущена и польщена одновременно. Нет, в том, что она прекрасная, подруга нимало не сомневается, но девой ее давно уже не называют даже льстивые продавщицы в бутиках.
– Василий,