яркой лампы я увидела знакомое сияние!
– Подержи-ка! – Я сунула Ирке в руки тетину сумку, мешающую моей мобильности, и вильнула в сторону, сбежав по каменным ступеням в полуподвальное помещение без всякой вывески.
Видимо, кому нужно, те и так знали, что там находится: крошечная неопрятная каморка скупщика ювелирных изделий.
– Что тут, ломбард? – засопела у меня за плечом подруга. Она, конечно же, не осталась на тротуаре, прискакала вслед за мной.
– И ремонт ювелирки, – кивнула я, присматриваясь к кабинке с прорезанным в ней окошком.
Находящегося в ней человека рассмотреть не удавалось, но доносящееся изнутри жужжание говорило, что кто-то там есть и что-то делает.
Я бухнула в дверь кулаком.
– Ты что творишь?! – зашипела на меня Ирка. – Шумишь, как погромщик! Кстати, зачем мы здесь?
Я не стала ей ничего объяснять. Жужжание в кабинке прекратилось, послышался недовольный мужской голос:
– Что такое?
– Мы за хрустальным браслетом! – громко сказала я. – Хотим забрать его!
Дверь открылась, из нее вышел коренастый мужичок в холщовом фартуке поверх штанов с рубахой и таких же, как у нашего Бори, сатиновых нарукавниках. Голову украшала затейливая композиция из давно не мытых и не стриженых седоватых локонов и скрученной жгутом цветастой косыночки. Образованные ее концами «ушки» топорщились на виске двумя пестрыми лепестками.
– Данила-мастер на пенсии, – веселясь, нашептала Ирка, но мне было не до смеха.
– Какой браслет, серебряный? – уточнил Данила-мастер. – Его сдали в скупку, не заложили.
– Кто сдал? – требовательно спросила я.
Мастер пожал плечами, помедлил, но все-таки ответил:
– Мужик какой-то, плешивый, с крошками в бороде. Имя не знаю, я у него паспорт не спрашивал.
– Ароматный? Мужик тот? – уточнила я. – Олифой пах?
– О, точно, олифой! – Мастер хлопнул себя по лбу. – А я-то думал, чем от него несет!
– Василий Кружкин, – обернувшись, пояснила я Ирке. Та перестала хихикать и сурово засопела. – Когда он вам браслет принес?
– Да вчера вечером, под самое закрытие…
– Где взял, не сказал?
– Оно мне надо?
– Все ясно с вами, краденым промышляете! – вставила свое веское слово Ирка.
– А как докажете? – Мастер ухмыльнулся.
– А так! – Я вытащила смартфон, открыла фото Вольки в хрустальном ошейнике и показала его собеседнику. – Узнаете браслетик? Его наш котик носил. Он, кстати, пропал, и судьба его неизвестна, может, его убили, а не только ограбили!
– Кота жалко. – Мастер нахмурился. – Котяра классный. У меня у самого кошка, Луизой зовут, тоже дворянка полосатая… Ладно, браслет я вам отдам, выкупайте.
– Сколько? – Ирка рывком, как пистолет из кобуры, выдернула из сумки кошелек, наставила его на мужика.
– Ну, бородатому я дал ты… две тысячи.
– Три магнитофона, три кинокамеры заграничных, три портсигара отечественных, куртка замшевая… три! – передразнила я его известной киношной цитатой. – Давайте по-честному, не усугубляйте своей вины. Тысяча?
– Да ну вас! – Мастер развернулся, ушел в свой скворечник, хлопнул дверью, но через секунду высунул в окошко руку: – Полторы!
Ирка молча вложила в протянутую ладонь три пятисотки. Рука втянулась и снова высунулась, уже без денег, но с браслетом.
Я резко сдернула его с ладони во всех смыслах нечистого на руку мастера, зажала в кулаке, бросила подруге:
– Уходим!
Мы вышли из каморки и вернулись на улицу.
– А это точно наш браслет, в смысле, Волькин ошейник? – спросила Ирка. – Ты даже не рассмотрела его толком! Не напрасно мы деньги отдали, а?
– Не напрасно. – Я распустила и потрясла недлинную цепь сверкающих прозрачных горошин. – Это наша вещица, та самая, что на Вольке была. Только – видишь? – замочка нет. Видно, сдернули ошейник с кота, концы и оборвались.
– Замочек же не родной был, его совсем недавно Боря припаял, халтурщик мелкий, – припомнила подруга. – Так. Что делать будем?
Она зачем-то огляделась, а я посмотрела на часы в мобильнике, который так и держала в левой руке, прикинув время и расстояния.
– Тетушка может еще немного подождать свои вещи, давай вернемся в наш двор…
– И там набьем морду Кружкину! – с готовностью согласилась Ирка, кровожадно ощерясь. – Подумать только – обидел нашего кота! Художник, называется! Подлец он, а не мастер живописи в жанре ню! Да я его за Вольку… самого в натюрморт превращу!
– Только не сразу, сначала мы должны его допросить! – уточнила я новый план действий.
Пылая жаждой мщения, мы проследовали обратно, ворвались в наш подъезд, взлетели по лестнице на четвертый этаж и в четыре руки замолотили по двери приюта живописца.
Дверь, обитая потрескавшимся дерматином с торчащими из прорех клочьями серой ваты, приглушала звуки кулачных ударов. Мы это быстро поняли и энергично попинали ее ногами.
Дверной косяк осыпал нас крошевом штукатурки, а мужской голос из квартиры – ругательствами. В переводе с затейливого матерного на литературный русский смысл фразы сводился к вопросу о личности граждан, неожиданно явившихся в неурочный час.
– Мы это! – рявкнула я. – Соседи снизу!
– Прекрасные девы? – Голос за дверью подобрел.
Я мысленно отметила, что и меня удостоили почетного звания, но ничего по этому поводу не сказала, потому как Василий трагически ошибся. Девы к нему явились не столько прекрасные, сколько злые. Вроде фурий или гарпий.