настольную игру.
— Блин, — слышу я. — Я же говорил тебе, что это выглядит так, будто ты его приманиваешь.
— Не приманивала я его! Просто пыталась с ним дружить.
— Так же, как ты «пыталась» быть известной писательницей, матерью пятерых детей, школьной подругой Меган Маркл…
— Та девушка только выглядела как Меган Маркл.
— …и матерью пятинедельной дочери, которая не кричала, не ела и никогда бы не выросла. Ты хочешь, чтобы я добавил к этому списку что-нибудь еще?
— Перестань, Скантс.
— Ага! Правда глаза колет? Ты даже умудрилась засветиться в манчестерских газетах, заявив, что попала в железнодорожную катастрофу.
— Я почти попала в нее.
— Вот то-то и оно, что почти. Ты находилась в семнадцати кварталах от места происшествия, но разве фактами тебе можно что-нибудь доказать?
— Скантс, ну пожалуйста…
— Ты заводишь дружбу с чужими детьми, ходишь на похороны людей, которых даже не знала, примеряешь свадебные платья, не имея намерения выйти замуж, и везде таскаешь с собой куклу, делая вид, что это новорожденный ребенок. Я сто раз просил тебя остановиться, но ты меня не слушаешь. Я больше не могу с тобой возиться.
— Но ты же должен.
— Ничего подобного. Я тебе ничего не должен. От тебя только головная боль и куча возни с бумагами. Гораздо больше, чем от кого-либо другого, с кем мне приходится иметь дело. Я собираюсь официально передать твое дело коллеге. С сегодняшнего дня ты должна будешь обращаться к Джине.
— Нет! Я не хочу никого другого. Ты заботишься обо мне с десяти лет. Ты мне стал как отец.
— То-то и оно. Но я ведь не твой отец. Не усложняй все, ладно? Мне сейчас и так непросто.
— Но почему? Что с тобой происходит?
Скантс смеется, но я чувствую, что ему совсем не смешно.
— Моя жена умерла. Примерно год назад. Спасибо, что наконец спросила.
— Но ты же говорил, что ей лучше.
— Было. Потом стало хуже. Потом ее положили в больницу, где она и умерла.
— Ты никогда об этом не говорил.
— А ты никогда не спрашивала. Ты так зациклена на своем маленьком мирке, что не замечаешь ничего, что происходит вокруг тебя. В тебе не осталось ничего, кроме лжи.
Я больше не в силах сдерживать слезы.
— Ты не можешь просто так взять и оставить меня.
— Так значит, с сочувствием покончено? Возвращаемся к нашим баранам?
— Скантс, я так сожалею о том, что случилось с твоей женой…
— Неправда. Может, ты и сожалеешь о том, что довела меня до ручки, но если я снова послушаю тебя, через пару недель ты опять позвонишь и скажешь, что порезалась, или что собираешься прыгнуть с причала, и мне придется снова гонять по М5 и М6[10], а потом ты спросишь как ни в чем не бывало: «А что это вы все так беспокоились?»
— Скантс…
— Знаешь, сколько дел мне приходится откладывать, чтобы возиться с твоим дерьмом? На прошлой неделе я купил тебе продукты, чтобы проверить, как у тебя идут дела. И ты знаешь, мне кажется, что, помимо твоей постоянной лжи и паранойи, все обстоит более или менее нормально. С меня хватит. Со следующей недели твоим делом будет заниматься Джина — она всегда находила его очень интересным, так пусть теперь сама и расхлебывает.
Вот сейчас он отключится и оставит меня навсегда. У меня не остается иного выхода.
— Если ты откажешься от моего дела, я скажу твоему боссу, что ты снова пьешь. Я скажу ему, что ты был пьян, когда приходил ко мне в последний раз.
Тишина. Но он все еще там. Мне слышно его дыхание.
— Ты думаешь, он не знает? Думаешь, он будет обвинять меня за то, что после шести лет постоянного кошмара…
— Скантс, пожалуйста, я не могу без тебя. Ну скажи мне, что делать. Я не знаю, что мне делать.
— Оставь, на хрен, меня в покое, — рычит он. — Вот это ты можешь сделать?
Гудки. Тишина.
* * *
Никогда еще Скантс не говорил со мной таким тоном. Он высмеивал меня, называл меня идиоткой, тысячу раз говорил мне: «И не думай просить меня о том, чтобы я отыскал твою семью», но так выражаться? Этого я раньше не слышала.
А еще мне не нравится, когда он говорит, что я приманиваю детей — нет, нет и нет. Просто мне нравится быть с ними, потому что они — не взрослые. А когда кругом одни взрослые, я понимаю, что сама уже не ребенок. Разве не затем люди заводят детей, чтобы снова вспомнить свои детские годы? А потом они делают это еще раз со своими внуками. Потому что быть взрослым совсем не так здорово, как может показаться, а пути назад, увы, нет.
Мне не хочется возвращаться в свою квартиру. Кейден сейчас дома. Может, он даже лапает эту девку из спортзала. Можно, конечно, пойти на работу, но там все станут шушукаться по углам, обсуждать меня и смеяться, если я споткнусь, зацепившись за угол ковра.
Становится темно. Куда же пойти? Я знаю, что нос должен кровоточить, но я шмыгаю и все остается внутри. Выуживаю из сумки свою шапочку и иду туда, где меня примут и поймут — в китайский супермаркет мистера Занга.
— Привет храброй леди Бетси! — приветствует меня мистер Занг, согнувшись в три погибели, чтобы расставить товар на нижней полке. На его лице — широкая улыбка, которой он встречает только Бетси Уорр. — Как поживаете?
— Сегодня нормально, мистер Занг. Только немного устала, ну вы ведь знаете…
— Ах, опять эта чертова химия? — спрашивает он, глядя на мой нос.
— Да, — смиренно отвечаю я. — Вот, упала вчера. Оступилась на ступеньках в больнице после очередного сеанса.
— Что за б… — сетует он. — Проклятые ступеньки. Присядьте, я вам все соберу.
— Спасибо. Мне сегодня ничего не надо. Только немного салфеток — кровь никак не останавливается, а так все хорошо, мистер Занг. Мне лучше продолжать двигаться.
— Окей, храбрая леди, продолжайте двигаться.
— А как идут дела у вас и вашей жены? Все хорошо?
— О да! Очень хорошо, — и он рассказывает мне об операции, которую перенесла жена, и о том, какую часть опухоли ей удалили. Он повсюду сопровождает меня, несет за мной мою корзинку и добавляет от себя упаковку «КитКат» и рулон бумажных полотенец с розовыми цветочками. — Тут ваш муж заходил на днях. Вы тогда неважно себя чувствовали?
— Да. Но сейчас мне гораздо лучше. Кстати, он не мой муж. Он мой… отец.
— Отец? — смеется мистер Занг. — А я-то думал муж. Так