своей «мадамы», метнулась в кухню и догнала меня, уже распрощавшуюся с бабульками, на лестнице.
– Вот! – Она сунула мне в руки бумажный пакет. – Бери и иди себе, иначе отпускать не велено.
– Ну вот зачем это? – беспомощно вздохнула я, но непоколебимая Светочка уже скрылась за дверью. – И что тут? – Я сунула нос в пакет. – Круассаны с салатом, творожным кремом и семгой, шикарно, но они же без холодильника мигом протухнут!
Утро выдалось солнечное, день обещал быть жарким. В открытый проем подъездной двери уже сейчас хлестал поток горячего золота, на его фоне Ирка и Наташ смотрелись персонажами театра теней.
– Не протухнут! – успокоила меня подруга, протянув руку и забрав дары Марфиньки. – Мы сейчас купим кофейку и съедим по круассанчику с видом на воду, как в Париже.
– Там их шесть штук, – предупредила я.
– Значит, по два съедим, – не стушевалась Ирка. – А если не справимся, заглянем в ту лавку и подкормим нашего Борю. Сдается мне, старикан-хозяин держит мальчика в черном теле.
Я мысленно отметила, что мальчик Боря уже «наш», как и интурист Наташик, но воздержалась от комментариев. Не упрекать же подругу за то, что у нее большое доброе сердце и неуемный материнский инстинкт?
Мы выполнили обе части Иркиного плана: сначала съели по круассану с кофе, любуясь плывущими по каналу катерами, а потом зашли в уже знакомую антикварную лавку. К сожалению, угостить Борю вкусными круассанами с красной рыбкой не удалось: парнишки не оказалось ни в стеклянной будке в уголке, ни вообще в лавке. Присутствовали только сонный шкафовидный охранник и седовласый старец, как там его? Дядя Борух. Он был плотно занят разговором с нарядной дамой, которая недовольно выговаривала ему:
– Позавчера утром – нет, вчера утром – нет, сегодня прихожу – опять нет, это что за безобразие?!
Мы с Иркой обменялись усмешками. Дама возмущалась так, словно ее третий день подряд оставляли без какого-то жизненно важного продукта. Типа, прекратился регулярный утренний подвоз свежих бриллиантов с алмазной фабрики, как теперь жить?
– Я с вами согласен, это непростительно, я приму меры, но сейчас уже почти перерыв, обеденный час, – примирительно журчал седовласый хозяин лавки.
Мы бы еще понаблюдали-послушали – диалог был занятный, собеседники колоритные, – но нас отвлек Джонаташик. Он, воспользовавшись случаем, пошел рассматривать шкафы и витрины и приглядел себе кое-что:
– Русски сувернир!
Я обернулась на голос, полный торжествующего кряхтения. Интурист обнял и приподнял бронзовую лошадь с крыльями:
– Хорош?
– И пригож, – согласилась я. – Только почему именно этот русский сувенир, не скажешь?
– Птица-тройка! – объяснил ход своих мыслей Джонаташик.
– Эх, деревня ты нью-йоркская, – вздохнула Ирка. – Во-первых, это не птица, а конь, хоть и с крыльями. Во-вторых, в русской тройке лошадь вовсе не одинока. А в третьих, как ты это в самолет попрешь? Тяжесть неподъемная!
Джонаташик тут же оторвал крылатую лошадь от тумбы-подставки, доказывая, что не такой он слабак, каким кажется.
– Что-то мне это напоминает, – пробормотала я и внимательно посмотрела на интуриста с лошадью, склонив голову сначала к правому плечу, а потом к левому.
– «Служебный роман»! – подсказала Ирка. Она большая любительница мелодрам и хорошо помнит киношные лавстори всех времен и народов. – Сцена в лифте – Новосельцев тащит бронзовую лошадь, подарок от профсоюза юбиляру.
– Точно! «Это не лошадь, это мамонт какой-то»! – с удовольствием процитировала я. – Кстати…
Я вспомнила, что не рассказала подруге про пропажу винтажного платья из того самого кинофильма, но продолжить не успела – повышенное внимание интуриста к мамонтовидной лошади успел заметить хозяин лавки.
– Интересуетесь скульптурой? Прекрасный выбор, это работа французского ваятеля Эмиля Луи Пико, конец девятнадцатого века, бронза, сюжет классического древнегреческого мифа – «Персей и Пегас», – ласково зажурчал он, примкнув четвертым (пятым, если считать лошадь) к нашей маленькой компании.
– Ты слышал? Это французская скульптура, за русский сувенир не сойдет! – не слушая соловьем разливающегося дядю Боруха, сказала Ирка нашему интуристу. – Поставь кобылку на место, я покажу тебе, где недорогих матрешек продают. – И она решительно увлекла Джонатана к выходу.
– Пардон, месье, – пробормотала я разочарованному антиквару почему-то по-французски (не иначе, имя ваятеля навеяло) и тоже вышла из лавки.
Мы долго гуляли по городу. Вопреки моим опасениям, компания интуриста оказалась приятной.
Во-первых, у него имелось чувство юмора, и он смешно шутил. Хотя, возможно, в половине случаев мы с Иркой хохотали над его замечаниями не потому, что они были особенно остроумными, а потому, что косой-кривой русский язык нашего нового приятеля звучал ужасно забавно сам по себе.
Во-вторых, он проявлял живой интерес ко всему вокруг и искренне восхищался тем, что ему нравилось, то есть практически всем, что видел.
И в‐третьих, скупердяем Наташик не был, Ирка, ошиблась, интурист оказался почти транжирой – всюду норовил заплатить за троих и при каждой удобной возможности, если мы не успевали его остановить, покупал «русски сувенир».
– Кого это ты одаривать будешь? – не выдержала Ирка, когда сувениров набрался полный пакет.
В голосе подруги я отчетливо уловила нотки ревности. Она уже записала заокеанского гостя в «наши» и не желала им с кем-то делиться.
Совершенно не одобряя такую прихватизацию, я все-таки тоже спросила:
– Да, для кого сувениры?
Мне было особенно интересно узнать, кому предназначалась неподъемная бронзовая лошадь.
– Друзья, коллега, мама, – ответил Джонатан.
– Лошадку маме хотел? – участливо уточнила я.
Интурист кивнул и с горем пополам объяснил, что мама у него сама из России,