Пожарный*
В гудящем перезвонеПлывут углы и рвы…Летят шальные кони —Раскормленные львы.Пожарный в светлой каске,Усатый кум Пахом,Качаясь в мерной пляске,Стоит над облучком.«Тра-ра! Пошли с дороги!..»Звенит-поет труба.Гремя промчались дрогиУ самого столба.Блестят на солнце крупыЛоснящихся коней.Вдогонку мальчик глупыйПонесся из сеней…Крик баб и визги шавок.Свистки! Галдеж! Содом!На площади у лавокГорит-пылает дом.
Кони стали. Слез Пахом…Ну-ка, лестницу живее!Вьются дымчатые змеи…Пламя в бешенстве лихом,Словно рыжий дикий локонВырывается из окон…Но пожарный наш не трус:Слившись с лестницею зыбкой,Вверх карабкается шибко,Улыбаясь в черный ус.Изогнувшись, словно бес,Возле крыши в люк мансардыПрыгнул легче леопардаИ исчез…Дым и пламень… Треск и вой,А внизуВерещит городовой,Люд гудит, как лес в грозу…Свищут юркие мальчишки,Взбудораженные Гришки —И струя воды столбомЛупит в дом!Две минуты — три — и пять…Ах, как долго надо ждать!Из раскрытого окна,Раздвигая дым янтарный,Черный, словно сатана,Появляется пожарный:А под мышкой у ПахомаСпит трехлетний мальчик Дема,Прислонясь к щеке усатойГоловенкою лохматой…Мать внизу кричит и плачет.Верховой куда-то скачет.Эй, воды, еще — еще!Гаснет пламя. Пар шипящийВстал над домом белой чашей,Хорошо!
Переулками сонными едет обратно обоз,Разгоняя бродячее стадо взлохмаченных коз.Кони шеи склонили и пена на землю летит.На последней повозке Пахом утомленный сидит.Над заборами буйно синеет густая сирень,Дым из трубки Пахома струится, как сизая тень…Наклонился Пахом — и слегка покачал головой:Вся ладонь в пузырях… Ничего, заживет, не впервой!Капли пота и сажи ползут по горячей щеке,Кони тихо свернули за церковь к болтливой реке.Солнце вспыхнуло в каске багровой закатной свечой…За амбаром кружит голубок над родной каланчой.
<1921>Репетитор*
Тане Львовой захотелось в медицинский институт.Дядя нанял ей студента, долговязого, как прут.
Каждый день в пустой гостиной он, крутя свой длинный ус,Объяснял ей imperfectum[4] и причастия на «us».
Таня Львова, как детеныш, важно морщила свой носИ, выпячивая губки, отвечала на вопрос.
Но порой, борясь с дремотой, вдруг лукавый быстрый взглядОтвлекался от латыни за окно, в тенистый сад…
Там, в саду, так много яблок на дорожках и в траве:Так и двинула б студента по латинской голове!
<1922>О чем поет самовар*
В животе горячо, в животе бурлит…Держите меня! Сейчас убегу!В стекла маленький, серенький дождик стучит…И-и-и! У-у-у! Бур-бур! Окно запотело…Какое мне дело?На улице сырость-слякоть-лужицы… Эх!Напою и согрею всех:Веселых, суровых,Больных и здоровых,Больших и крошечных-маленьких,И самых седеньких-стареньких,—В кишках теплее —На свете милее…Паф!Где мальчик Васенька? Спит-спит-спит.Глазки опухли…Чайник простынет! Чаинки разбухли…Пусть скорей-поскорей прибежит —Сморщит кожицу,Сделает рожицу,Посмотрит в мой медный свирепый животИ фыркнет во весь белозубый рот…Кто дразнится, кто там поет на полу,У печки — за шваброй — в углу?Кот!Пуф! Обормот.Тоже сокровище.Буль-буль-буль, подойди-ка, чудовище,—Я-тебя, я-тебя, я-тебя каплей горячею в нос!Что-с?Паф! Испугался, убрался под шкаф…Жду-жду… Скучно мне тут.Пи!Из крана крупные слезы текут.Пи!Ошалел от угара,Задохся от пара,Угольки раскалились, шипят и звенят.Ах!Бур-бур-бур! Я сердит — я волнуюсь — бурлю-клокочу.Унесите меня… Не хочу!Обливается потом конфорка и бок,Пар свистит, пар пищит, как пожарный свисток!..Распа-я-юсь! Подлейте во-ды! Не мо-гу!И-и-и! У-у-у!
<1920>Змей*
Облака плывут над пашней…Из газетины вчерашнейНадо змея смастерить.Раму склеим из лучинок,Хвост из розовых шерстинок, Ну а нить?
Нить? У бабушки в коробкеЕсть большой моток для штопки,Мигом к бабушке, айда́!Ты голубушка! Ты дусик!Ты милее всех бабусек! Можно, да?
В мире нет добрей старушки…Сели рядом у опушкиПерематывать клубок.Справа — маки, слева — лютик,Не спеши, верти на прутик — В колобок!
Синькой вывели глазищи,Углем — брови и усищи,Клюквой — две ноздри и рот…Хвост — как шлейф у генеральши…Заноси-ка! Дальше, дальше! До ворот!
Змей прыгнул вбок, метнулся ввысь — Пора…Как конь, во всю помчался рысь, Ура!Но нитка держит на вожжах, Шалишь!В лазури — белая межа И тишь…А ветер хвост относит вбок — Пускай…Быстрей разматывай клубок, Лентяй!Гудит наш змей, как паровоз… Жара.Эй, змей! Ты выше всех берез! Ура!
Взяли промокашку,Сделали старикашку,Проткнули в животе калитку,Посадили на нитку…Ишь!Запищал, как мышь,Растопырил ручки,Задрал брючкиИ помчался кверху по нитке все прямо да прямо:Это мы послали солнцу телеграмму.
<1923>Пушкин*
Над столом в цветной, парчовой рамеСтарший брат мой, ясный и большой,Пушкин со скрещенными руками —Светлый щит над темною душой…
Наша жизнь — предсмертная отрыжка…Тем полней напев кастальских струй!Вон на полке маленькая книжка,—Вся она, как первый поцелуй.
На Литве, на хуторе «Березки»,Жил рязанский беженец Федот.Целый день строгал он, молча, доски,Утирая рукавами пот.
В летний день, замученный одышкой(Нелегко колоть дрова в жару),Я зашел, зажав топор под мышкой,Навестить его и детвору.
Мухи все картинки засидели,Хлебный мякиш высох и отстал.У окна близ образа виселиПушкин и турецкий генерал.
Генерал Федоту был известен,Пушкин, к сожаленью, незнаком.За картуз махорки (я был честен)Я унес его, ликуя, в дом.
Мух отмыл, разгладил в старой книжке…По краям заискрилась парча —И вожу с собою в сундучишке,Как бальзам от русского бича.
Жил ведь он! Раскрой его страницы,Затаи дыханье и читай:Наша плаха — станет небылицей,Смолкнут стоны, стихнет хриплый лай…
Пусть Демьяны, новый вид зулусов,Над его страной во мгле бренчат —Никогда, пролеткультурный Брюсов,Не вошел бы он в ваш скифский ад!
Жизнь и смерть его для нас, как рана,Но душа спокойна за него:Слава Богу! Он родился рано,Он не видел, он не слышал ничего…
<1920>Памяти Л. Н. Андреева*