Я ломал голову над этими вопросами, да только чуть и в самом деле ее не сломал, придя к печальному выводу, что детектив из меня никакой. И как гласит старая пословица, с глупым клиентом сам в дураках остался. Как я мог только подумать…
Входная дверь раскрылась — на пороге стояла миссис Дэвис.
— Хотите обедать, мистер Джонс?
Я кивнул и вылез из машины, отряхнув пыль с пиджака.
— Я так понимаю, что Френсис возила вас в гараж узнать насчет ремонта вашего автомобиля? — спросила хозяйка.
— Да. Они отправили в Цинциннати заказ на запчасти, — ответил я, идя за любопытной Варварой в кухню.
— Я только что сделала чудесное жаркое, а может, вы хотите ветчины или свежего рисового пудинга? Вам кофе или чай? Полотенце нужно? Можете помыться вон там в раковине.
Старуха хозяйка совсем мне голову заморочила своей невинной болтовней про обед, и я даже забыл, что меня разыскивают по обвинению в убийстве! Точно у меня не было большей заботы, чем сделать выбор между жарким и ветчиной.
Но что же мне еще оставалось? Я сильно надеялся, что этот Тим даст мне в руки хоть какую-то ниточку. Я где-то читал, что когда сыскарь оказывается в тупике, он снова начинает перебирать все факты дела, пытаясь докопаться до истины. Но тут и так все было ясно — копать нечего…
— Если хотите, я могу предложить вам и жаркое, и ветчину, мистер Джонс.
— Да нет, пожалуй, я только выпью стакан молока, миссис Дэвис.
— Э, перестаньте, такой крупный мужчина, как вы, должен хорошо питаться — что такое стакан молока? Ведь все равно выходит два доллара за стол каждый день, так что…
— Да я не голоден. Дайте мне только стакан молока, если можно.
— Как хотите.
Оставалось одно — встретиться с людьми, у которых телевизионщики брали интервью. Начать с тех, кто знал Томаса с самого детства. Как там зовут тетку, которая, по словам Тима, все еще живет среди мусорных куч? Я полез было в карман за своими записями, да вспомнил, что миссис Дэвис не спускает с меня глаз. Попивая холодное молоко, я спросил:
— Я заметил старую хижину на окраине рядом с городской свалкой, там что, кто-то живет?
— Сумасшедшая матушка Симпсон. Ее только одно может заставить съехать с этой помойки — смерть.
— Белая?
— Стыдно сказать, из наших. Уверяю вас, она могла бы переехать оттуда несколько лет назад, ей даже и новое жилье подыскали, но, как я говорю, она уже настолько стара, что совсем выжила из ума.
Я поставил пустой стакан на стол.
— Пожалуй, поеду покатаюсь.
Миссис Дэвис потерла руки, точно услышала хорошую новость, и понимающе улыбнулась.
— Я как-то видела передачу по телевизору о вас, музыкантах, но я, честно сказать, и не верила, что вы такие непоседы. Наверное, музыкальный ритм у вас по жилам бежит, как электрический ток по проводам…
Я двинулся к двери.
— Наверное, вы правы, — буркнул я, проклиная ее дурацкое сравнение с электричеством в крови — эта фигура речи вполне могла очень скоро претвориться в реальность.
Я поехал к главной улице, потом свернул направо, к той части города, где я еще не был. По дороге мне попалось несколько машин и, подъехав к окраине, я увидел перед собой «холмы» мусора. Меня обогнал грузовик и резко затормозил. Я с такой силой вжал педаль тормоза, что чуть не продырявил пол. Пикап пошел юзом к обочине. Я сражался с рулевым колесом, моля, чтобы машина не перевернулась. Но моя молитва была исполнена радости.
Ибо я точно знал, что грузовик подрезал меня не случайно и что если я не смог найти убийцу, то, по крайней мере, он меня сам нашел.
7
Когда «шевроле», визжа шинами и тормозами, выскочил на песчаную обочину, я наконец-то справился с рулем и резко вывернул машину на дорогу. Старая колымага дрожала мелкой дрожью, жалко клевала носом и, проковыляв еще несколько ярдов, остановилась. Водитель грузовика был еще тот лихач. Он остановился в нескольких футах от меня и наблюдал за мной в боковое зеркало. Я выскочил из «шевроле» и побежал к грузовику — но на бегу перешел на шаг. Из кабины выпрыгнул Вилли-любовничек, хлопнул ладонями по штанам и направился ко мне, сверкая начищенными до блеска башмаками.
Я обругал его про себя сельским идиотом, и он еще рта не успел раскрыть, как я уже понял, что тут дело вовсе не в Томасе — он приревновал меня к Френсис.
— Ну и что ты хочешь этим добиться, малыш? — спросил я злобно.
Его коричневое лицо так и вспыхнуло при слове «малыш», а глаза угрожающе и нагло засверкали. Но я не особенно перепугался. На ринге Вилли, может быть, и сделал бы меня, но в вольной борьбе я был ему не по зубам.
— Ты не шибко разевай хлебало, мужик. Ты что, водить не умеешь? Я слыхал, у тебя клевая иномарка.
— Кто-то из нас точно водить не умеет. Если это шутка такая, то мне не смешно.
Он улыбнулся, обнажив белые зубы. Этот хлюст, видно, немало времени проводил перед зеркалом.
— А может, я просто хотел проверить, каков ты за баранкой. Не люблю, понял, когда у меня всякие под ногами путаются. Особенно такие вот столичные клоуны при галстучке. Френсис, может…
Словечко «клоун» резануло мой слух. Нежданно-негаданно мне обломилась удача — ведь в рекламной кампании вокруг передачи о Томасе участвовал еще кто-то, о ком я даже и не подумал раньше. Кей ведь говорила о том, что она подсадила «клоуна в публику», чтобы после выхода телешоу на экраны он задержал Томаса. Это означало, что этот самый «подсадной клоун» должен быть в курсе всего и что ему — или ей — все про меня было известно или очень легко было разузнать. А что, если он опередил телевизионщиков, насел на Томаса, попытался его шантажировать, и у них все кончилось дракой с клещами? Нет, не годится. У Томаса не было ни гроша. Ладно, к черту все эти «почему» — сейчас самое главное выяснить, кто был этим самым «подсадным», а уж потом…
Я смотрел сквозь Вилли, лихорадочно соображая, и только сейчас понял, что он хлопает меня ребром правой ладони по плечу и по шее, приговаривая:
— Ну я так и знал, что ты в штаны наложишь!
Его «удары» не причиняли мне боли, и я сначала подумал, что с ним истерический припадок, а потом догадался: этот чудак пытался изобразить прием дзюдо — удар ребром ладони, которым можно переломить кость и даже убить, если правильно его применить. Наверное, этому его учили, когда он служил в десантных войсках, да так и не научили. Я изо всей силы вонзил ботинок в его правую лодыжку. Он взвыл и присел, схватившись рукой за ногу, а я тут же проделал то же самое с его левой лодыжкой, после чего он шлепнулся на землю, застонав и сдерживая крик.
— Вот так-то, Вилли, видишь, обошлось даже без рукоприкладства. И хотя это не твое собачье дело, сообщаю: Френсис просто показывает мне ваш город. Продолжай надраивать свои ботинки и держись от меня подальше, а не то я тебя уделаю по-серьезному и, может быть, даже запачкаю тебе ботинки — твоей же кровью.
Я вернулся к «шевроле», сел за руль и поехал, поглядывая на парня в зеркало заднего вида Я надеялся, что нагнал на Вилли страху. Придурок за рулем иногда бывает опаснее придурка с пушкой.
Он так и остался сидеть на дороге, держась за обе лодыжки. Меня поначалу страшно обрадовала догадка о подсадном, но потом я помрачнел. Одно было ясно: мне ни за что не узнать, кто в Бингстоне подсадной. А это значит, что мне надо возвращаться в Нью-Йорк и встречаться с Кей, а вот она-то как раз меня сильно смущала. Уж больно много тут всяких необъяснимых совпадений, заставляющих меня подозревать ее в нечестной игре. Можно, конечно, было попробовать позвонить ей, но это очень рискованно. Я решил заняться поисками «подсадного» чуть позже, потому что эту версию требовалось обдумать как следует. Вообще-то в каком-то смысле я увидел в ней обнадеживающий знак, ведь она доказывала, что надо копать глубже и что, может, я чего и нарою. Или я просто дурак и копаю себе могилу?
В Бингстоне мусор сжигали, и «Холмы» представляли собой неровное поле с огромными кучами золы, разбитых бутылок и прочей несгораемой рухляди. Раз в два месяца, видимо, бульдозер сгребал свежий мусор в новые кучи. При подъезде к «Холмам» я почувствовал витающий в воздухе характерный аромат — таинственный смрад гниения и смерти.
В сотне ярдов справа от одной из куч давно сожженного мусора — наверху уже поросшей бурьяном — ютилась выбеленная ветрами и солнцем хижина, которой последние сто лет не касалась малярная кисть. Окна были закрыты пожелтевшими газетами и картонками. Из прилепленной к задней стене кирпичной трубы вился почти прозрачный дымок. По выбитым ступенькам я поднялся на широкое крылечко с двумя прорванными креслами-качалками. С крыльца открывался угрюмый вид на мусорную пустыню, и пепельные горы высились вокруг хибарки со всех сторон, точно песчаные ледники.