из красного дерева и подписал его витиеватым росчерком. Эндрю медленно подошел к постели и расписался на листе, затем жестом пригласил Хэрриет сделать то же самое.
– Итак, с этим покончено. Наконец-то. Может, теперь у поместья и коттеджа будет шанс. Когда я умру, ни один турист-америкашка не сунет сюда свой нос, а довериться моей дочери значило бы обратное.
Джеймс Найт бросил взгляд на мисс Пэкхем, затем на Эндрю: лицо последнего омрачилось.
– Теперь возьми его и держи под замком, ясно? Как мой поверенный ты обязан хранить его содержание в тайне.
Эндрю вздохнул. Ему уже был знаком горький вкус поражения.
Оказавшись наедине с собой, в стенах своего кабинета, Эндрю смотрел на новое завещание. В шкафу хранилось другое, написанное почти полвека назад, в 1896‐м, когда приняли новый закон о посмертных выплатах. В нем все имение завещалось старшему из живущих наследников – тогда им был только что родившийся Сесил, брат Франсес, погибший на охоте в тридцать с небольшим лет. Имение должно было перейти к Франсес, родившейся двумя годами позже. Такова была традиция, так наследники Найтов вступали в свои права уже несколько поколений, и чтобы сохранить их за семейством, порой отцы все завещали дочерям, а не какому-то дальнему родственнику-мужчине.
Все родственники семейства знали о существовании лишь старого завещания. Теперь, по воле этого желчного упрямца, всему настанет конец.
Да, такова была она: его родная дочь ничего не получит за годы одиночества, забот и непростительный грех бездетности.
Эндрю встал из-за стола, с ужасом думая о предстоящем разговоре с Франсес. Впрочем, все это уже было.
Им обоим уже были знакомы слова, полные горького разочарования.
Глава 11
Чотон, Хэмпшир.
14 декабря 1945 года
Прошли недели с тех пор, как доктор Грей в последний раз был у Аделины. Он не считал нужным навещать ее – теперь она сама могла о себе позаботиться. Также ему не хотелось снова оказаться в неловком положении, выполняя ее очередную неуместную просьбу. Шансы на то, что утихнет ее гнев, в последнее время нацеленный на него, и она наконец ступит на путь к смирению, были тем выше, чем реже он будет видеться с ней.
Было темное, зимнее утро пятницы, и сестра Пэкхем принесла ему небольшой конверт. Распечатав его, он извлек поздравительную открытку, пробежал ее глазами, затем встал. Засовывая открытку в левый карман пиджака, одновременно он пытался как можно более непринужденно извлечь небольшой сверток из ящика стола под бдительным взглядом Хэрриет.
– Мисс Пэкхем, сегодня я выйду на обход чуть раньше обыкновенного.
Она с интересом смотрела на доктора. Несмотря на то, что она работала с достаточным усердием и внимательностью, он всегда был с ней холоден. В минуты, подобные этой, он ощущал за спиной чужие взгляды и сплетни, подозревая, что она приложила немало усилий к их распространению.
Поэтому он не сказал ей, куда направляется, в слабой надежде, что она не узнала почерк на конверте.
Взяв плащ и шляпу с вешалки, он вышел прочь, не успев услышать от нее ни слова, ни намека.
Снег чуть припорошил крыши и поля – ровно настолько, чтобы проникнуться духом грядущего Рождества, первого мирного за эти годы. Доктор знал, что для всех, кто терял близких и недоедал в эти годы, даже праздники были гнетущими. Но неизменной оставалась служба в сочельник, проходившая в приходской церквушке Святого Николая, украшенной еловыми веточками и плющом, и он надеялся, что в этот раз Франсес Найт вновь угостит всех желающих глинтвейном и жареными каштанами. Так проходило традиционное празднование Рождества в Чотоне. Быть может, и Джейн Остен когда-то так же отмечала его у Найтов – доктор вдруг понял, что ему пришлась по душе идея Адама.
Открыв калитку Гроверов, он заметил, что верхняя петля разболтана, решил, что надо будет распорядиться, чтобы ее починили. Шагая к дому по покрытой инеем дорожке, он видел пустые грядки, где росли томаты и дельфинии, плетеные стойки для горошка, теперь пустые, казавшиеся позабытыми. Пару раз постучав в дверь, он подождал, пока в прихожей не зажегся свет, рассеявший темноту декабрьского утра. Ему открыли.
– Доктор Грей, – на пороге стояла Беатрис Льюис, ожидая ответа.
Уже несколько месяцев она жила с дочерью, чтобы помогать ей по хозяйству и скрашивать мрачные будни.
– Доброе утро, миссис Льюис. Я хотел повидать Аделину. Она еще спит?
Взгляд ее матери был холоден, и ему стало неуютно.
– Нет, но не помню, чтобы она вас приглашала.
Его пальцы нащупали открытку под сердцем, в левом кармане пиджака.
– Не совсем – она написала мне, и в преддверии скорого праздника я решил ненадолго заглянуть к ней, если вы не возражаете.
Она не забыла, как через эту дверь доктор нес на руках ее полуживую дочь навстречу «Скорой», и с той поры держалась с ним неприветливо.
– Ваша медсестра только что звонила, передав, что вы, возможно, зайдете сегодня, так что врасплох вы нас не застали.
– Если я не вовремя, я могу…
Он услышал, как по лестнице – такой узкой, ненадежной – спускается Аделина, и на какой-то миг его охватило неведомое беспокойство, подобного которому он еще не испытывал.
– Здравствуйте, доктор Грей. Мама, я провожу доктора в гостиную.
Он последовал за ней, такой исхудавшей, и подождал, пока она не закроет двери.
– Пожалуйста, садитесь.
Она указала на диванчик рядом с эркерным окном, где он заметил самодельную банкетку у старой батареи. На подоконнике громоздилась куча подушек, книг и спал свернувшийся калачиком котенок. Он осторожно погладил его и вопросительно посмотрел на Аделину.
– Это подарок от Адама Бервика.
Он отнял руку, огляделся.
– Вижу, вы здесь уютно устроились, – он коснулся подушек, затем книг.
– Улики ищете? – она слабо улыбнулась. – Здесь мой пост, откуда я наблюдаю за тем, как живет мир вокруг.
– Аделина, – начал было он, но тут же сменил наставительный тон на дружелюбный, – не говорите так, не будьте к себе так жестоки. Я знаю, что вам очень нелегко.
– Я знаю, что вы знаете.
Взгляд ее не был холодным, как взгляд ее матери, – просто безучастным. Она вновь указала ему на диван, а сама с чопорным видом устроилась в резном кресле-качалке у камина, вполоборота к нему.
– Спасибо за вашу открытку, – он первым нарушил воцарившееся молчание.
– Вы пришли только ради этого?
– Аделина, – вздохнул он, – пожалуйста, не надо.
– Но так проще, – послышался ответный вздох.
– Как? Так вести себя со всеми – с вашей матерью, со мной?
– На другое у меня уже нет сил.
– Да, сил у вас