стану кусать кассирш, перестану убивать зло в человеческом обличье, не буду мечтать об обетованной Австралии. Не буду сумасшедшей, не буду собой, не буду тупой и свободной. Буду, как все, — терпеливой, умной, недумающей, бесчувственной, полуживой… и буду ездить отдыхать… Господи, дай мне силы! Я слишком много от себя жду.
Я снова подала документы на работу. То, что происходит у меня с работой, начинает походить на переезд из города в город. Все города — одинаковы, и переезды бесполезны, но все-таки я пробую, пробую. Попытки убежать, но так, по мелочи.
Еду отдыхать. В сущности, я отдыхаю, когда уезжаю и возвращаюсь. Когда нахожусь на одном месте, то дико устаю. Я всегда езжу автостопом. Кружу по маленькой земле с одного края до другого с поднятым верх пальцем. Ничего плохого со мной никогда не случалось. Проблемы возникают, пока ищешь дорогу. А потом уже легко.
Гадаю по руке тем, кто меня подвозит. Они приходят в шок. Ведь не особенно приятно подсаживать к себе незнакомого человека, который раскрывает твои сокровенные секреты и разбрасывает их по кабине автомобиля, как выстиранную одежду по траве. Один меня привез аж в Елену, чтобы я погадала и его жене тоже. Собрали целую компанию. Осталось только начать зарабатывать этим, и я стала бы богатой. Может быть, даже собрала бы денег, чтобы прикупить себе один городок и кусочек детства…
Меня спрашивают, давно ли я обладаю даром видеть прошлое и будущее людей. С тех пор, как родилась. У каждого есть такой дар, только люди не думают об этом. Я знаю о своей мерзкой жизни с колыбели. Ведь о всех заботится только один разум. А он не предлагает разнообразия. Что мне, то и другим. Не существует личной жизни, своих судеб, нет собственных восходов, да и закаты — общие для всех. Одни и те же несбыточные мечты, и никакого будущего. Нет, вру. Есть и общее будущее, но его описывают так, как слепому рассказывают о горизонте. Каждый человек — пророк. Существуют даже три официально признанных, их пророчества обязательно изучаются в школе. Мой брат называет их: два бородатых шваба и плешивый сибирский сифилитик. Я возвращаюсь домой, нагруженная яблоками, бутылкой ракии, малиновым вареньем и пакетом с печеньем курабье. Какой дурак отменил натуральный обмен?! Уж не стать ли мне гадалкой, вместо того чтобы работать учительницей в специальной школе? Когда человек стоит перед выбором, он обязательно остановится на худшем варианте. Я становлюсь учительницей. Оказалось, что это не специальная школа, а школа для цыган и, естественно, в другом городе. Каждый день утром еду туда поездом, а вечером возвращаюсь автостопом. Встаю в четыре часа утра и знаю, что теперь никто не просыпается раньше меня.
Я приезжаю на час раньше, чтобы собрать учеников. Добровольно они в школу не ходят. Некоторых вообще не пускают в школу, тратить там зря время. Дети работают в поле. Добывают деньги для своей семьи. Сажают картошку, пропалывают, окучивают, поливают, осенью ее собирают и только зимой могут учиться. Я ругаюсь со злыми и неуступчивыми родителями, запугиваю их, говорю о том, что у нас обязательное образование, что это самое лучшее, что они могут дать своим детям… Они смеются мне прямо в лицо. Показывают с гордостью на свои трехэтажные дома, обвешанные персидскими коврами. Все ясно. А учителя каждый день едут на поезде на работу, как животные. Они правы, я выгляжу смешной. Мне удается собрать всего около десяти человек. Очень стараюсь, чтобы уроки мои были интересными, рассказываю им сказки про музыку, придумываю истории про каждый музыкальный инструмент. Они вообще меня не слушают. Болтают друг с другом. Говорят на своем языке и смеются. Я запоминаю одно выражение, которое часто повторяют, когда я стою спиной. Коллеги перевели его мне и долго смеялись. Оказывается, у меня большие сиськи и много поклонников среди учеников. Я не обижаюсь. Смеюсь вместе со всеми. Они не могут даже выучить песню по учебнику. Не понимают текста. Тогда переходим на цыганский фольклор. Не страшно! У них прекрасное чувство ритма и поют они чисто. А как танцуют! Тексты исключительно «содержательные», в семи-восьми куплетах разворачивается трагическая любовная история. Припев всегда фатальный. Нам надо выучить гимн СССР. Я превратила его в частушку, тогда они его выучили. Получаю предупреждение. Плевать. Есть у меня и любимчик — Сали. Хороший ребенок. Рассуждает, не как все. Он укусил учительницу по математике за то, что та ударила его, когда он рассказывал таблицу умножения. Он дал мне покататься на своем коне после уроков. Невероятное ощущение! Секс бледнеет перед ездой на лошади. Начинаю понимать, почему кентавры окружены тайнами и почему им приписывают магические способности. Наездник приравнивается к Богу. Слияние живой плоти делает тебя Богочеловеком. Неземные ощущения. Я смотрю, как они скачут на празднике — Тодоров день. Они летят. Будто бы крылатые говорящие кони.
Сали перестал ходить в школу. Несколько раз я приходила к ним. Они живут в огромном доме. Прячут мальчика, не дают мне войти. Его мать совершенно неумолима. В школе его ничему не научат. Отец сам покажет ему все, что нужно знать. Большой уже. Все.
Возвращаюсь домой и посылаю телеграмму. Я больше не поеду в другой город. Понятно, что самому главному в школе не учат. Девочек выдают замуж в тринадцать-четырнадцать лет, за девственницу хорошо платят. Если за год она не родит ребенка, то ее могут вернуть и попросить назад деньги. Честно. Чисто. Никто не треплет себе нервы цивилизованным разводом и имущественными проблемами.
Мне нравятся цыгане. Они как картофелины. Зарываешь их глубоко в землю, а они вылезают, приумноженные и зрелые. Все честно. Нет лицемерия и интриг. Если они недовольны тобой, то соберутся все вместе перед твоим домом и выскажут все, что думают, будут кричать, ругаться, могут и нож вытащить… Все сделают, чтобы не держать зла на сердце, не нести его в свой дом, не прятать под подушкой.
Плюют друг другу в лицо, а потом сидят за одним столом. Как будто ничего не произошло. После еды они поют. А мы ужинаем и садимся