потом Петра все испортила, надев выцветшие джинсы с футболкой без рукавов и обнажив накачанные и почти такие же смуглые, как у Джанкарло, руки. «Мне все еще приходится частенько поднимать Гарри, – пожала плечами Петра. – Потрясающее упражнение для бицепсов». «Должно быть, у нее восьмой размер», – подумала Эмили, наблюдая за спускающейся по лестнице Петрой в обтянутых джинсах. Сама она еще помнила унизительное разжалование из размера 10–12 в 12–14. Теперь, возможно, ее ждет тихий ужас 14–16. Она втянула живот и еще больше подкрасила губы.
Теперь Иззи обнимает Петру и восхищается ее худобой.
– Ты выглядишь потрясающе, Пит! Посмотри, Рут, ну разве Пит не потрясающе выглядит?
Эмили плетется вслед за ними, чувствуя себя женщиной-слонихой.
С Иззи она познакомилась в свой первый день в Университетском колледже Лондона. Это было на вечеринке первокурсников, ужасно веселом мероприятии в баре Union. Все напитки стоили пятьдесят пенсов, а новичкам предлагали прицепить бейджи с именем, возрастом и увлечениями. У Эмили было написано: «Эмили Робертсон, 18 лет, чтение, плавание и рисование». Больше всего на свете ей хотелось, чтобы она могла придумать что-то поинтереснее. Чтение! Кто вообще бы подошел поговорить с человеком, который в свои хобби записал чтение? И рисование! Это даже не было правдой. В детстве у нее была мания раскрашивать картины по номерам (эти милые маленькие тюбики краски, эти сложные рисунки, аккуратно рассеченные сотнями цифр), но она не делала этого уже много лет. По правде говоря, ей было очень сложно придумать третье хобби, а два выглядели слишком жалко. Она была уверена, что у всех остальных сотни увлекательных занятий: дельтапланеризм, альпинизм, подводное плавание, марафонский бег, операции на открытом сердце…
– Привет. – Эмили обернулась и уперлась лицом в бейдж с надписью: «Иззи Голдсмит, 18 лет, лесбиянство, каннибализм и вышивание». Она молча подняла глаза и увидела маленькую темноволосую девушку в огромных армейских штанах.
– Ты не лесбиянка, да? – спросила девушка.
– Нет, – сказала Эмили. И добавила: – Извини.
Девушка широко улыбнулась.
– Не стоит извиняться. Даже я не всегда лесбиянка.
Для Эмили Иззи была существом из другого мира. Кем-то, кто ничего не боялся, кто собирался сопроводить ее через хитросплетения университетской жизни и триумфально подвести к новому, более клевому, взрослому «я». В тот вечер, за ужином в индийском ресторане, Иззи рассказала Эмили, что она бисексуалка, что провела год в кибуце[64] и что у нее есть тату на левой ягодице. Эмили ничего не рассказывала, испугавшись, что Иззи узнает, что она родилась и выросла в Адлстоне, Суррей; что самым смелым поступком за всю ее жизнь был пропуск урока игры на скрипке (в пользу прогулки с мальчиком в парке); и испарится, оставив за собой облачко дыма, а Эмили – одну и без друзей на следующие три года.
За эти три года, в которые Эмили встретила Майкла и больше не чувствовала себя такой брошенной на произвол судьбы, Иззи пыталась быть и натуралкой, и бисексуалкой, не особо наслаждаясь ни одной из ролей. Затем она встретила Рут, застенчивую светловолосую студентку-юриста из Эдинбурга, и это было оно. Как сказала Петра, это одни из тех отношений, которые просто складываются вне зависимости от пола. И сейчас, двадцать лет спустя, Рут – адвокат, а Иззи – лектор, и они живут в этом завидном доме в Сток-Ньюингтоне, с викторианскими каминами, мягкими белыми диванами и гектарами книг. Эмили, проходя за Петрой и Иззи в кухню-гостиную открытой планировки, чувствует укол чистой зависти: Иззи и Рут не просто до сих пор вместе, но у них есть кухня в стиле шейкер[65] и холодильник из нержавеющей стали. У нее самой даже нет дома, кроме виллы «Серена», которую на данный момент она не считает своим жильем. Рут, уже не застенчивая, но все еще блондинка, ласково ее приветствует.
– Эмили, как я рада тебя видеть. Отлично выглядишь. Петра, – она не замечает, как ее голос переходит в искреннее удивление, – ты выглядишь потрясающе. Как ты это делаешь?
– И я об этом же! – поддерживает Иззи. – Она такая худая!
– Не ем, – сухо говорит Петра.
– Ты невероятная. Так, вы хотите пиммса[66] или шампанского?
Выбрав пиммс (чуть больше шансов остаться трезвой), Эмили пересиливает себя и оглядывает комнату. Вот Джек, который раньше был рокером, а теперь теряет волосы и носит дорогой костюм. Вот Белла, когда-то бунтарка с волосами синего цвета, а теперь мать двоих детей, с короткой стрижкой, гордо показывает фотографии. Вот Мартин, который никогда не мог найти себе девушку, крепко держится за улыбающуюся блондинку, словно чтобы доказать, что наконец добился своего. Вон Дженни и Тим. Боже, до сих пор вместе? Нет, судя по их печальным улыбкам и ярко выраженному языку тела, ведут цивилизованную дискуссию о том, что могло бы быть. И, о господи, вон Чед. Чед, который был лучшим другом Майкла. Чед, который жил в Бэлхэме. Чед, который называл ее Эмми Лу с протяжным техасским акцентом и однажды поцеловал ее в канун Нового года. Чед, с которым она разговаривала последний раз среди ночи, умоляя дать ей номер Майкла. «Мне правда жаль, Эмми. Я правда не могу. Майкл хочет… ну, знаешь, подвести черту».
Цепляясь за свой пиммс, как за щит, Эмили минует стильный кухонный островок и подходит к Чеду. Раньше он выглядел довольно неотесанным, с усами, как у Че Гевары, и спутанными черными волосами. Сейчас его черные волосы собраны в конский хвост, и он похож на речного картежника. Хоть он уже почти староват, чтобы ходить с хвостом, все равно выглядит хорошо, гораздо лучше большинства людей в комнате. Он тоже подтянутый, в обтягивающей белой футболке и джинсах. Как и Петре, ему нет нужды наряжаться, чтобы скрыть появившиеся недостатки. Он держит стакан апельсинового сока и серьезно разговаривает с человеком, которого Эмили не узнает.
– Чед, – у нее пересыхает во рту. Он разворачивается.
– Боже мой. Эмми Лу.
Это прозвище – уже слишком. К своему ужасу, она думает, что вот-вот заплачет. Но вместо этого она говорит ясным и сильным голосом, который поначалу кажется ей чужим:
– Привет, Чед. Рада тебя видеть.
Чед наклоняется, чтоб поцеловать ее в щеку. Здесь все так здороваются. «Привет. Рада снова тебя видеть». Чмок. Чмок. Забавно, они никогда не целовались во времена колледжа, когда были настоящими друзьями. Губы Чеда почти не касаются ее щеки.
– Ты помнишь Гэри? – Чед жестом указывает на мужчину рядом.
– Гэри! Конечно.
Эмили изумлена. Она помнит Гэри худым, манерным и двадцатиоднолетним. Теперь он толстый, манерный и ему сорок один, но, как