требующая немедленных действий, и он, повернувшись к матросам и офицерам, громовым командирским голосом заорал:
– Прочь с палубы, и чтобы никого не было видно!
Хорнблауэр повернулся и встретил ледяные взгляды Бэдлстоуна и Мидоуса.
– Я подумал, что лучше не раскрывать карты до времени, – сказал он. – Довольно скоро французы увидят в подзорную трубу, сколько у нас людей, а лучше б им этого не знать.
– Старший здесь я, – отрезал Мидоус. – Мне и отдавать приказы.
– Сэр… – начал Хорнблауэр.
– Я произведен в капитан-лейтенанты в мае тысяча восьмисотого, – сказал Мидоус. – А вы еще не утверждены в звании.
Аргумент был несокрушимый. Хорнблауэр стал капитан-лейтенантом в апреле третьего года и должен подчиняться Мидоусу, пока официально не станет капитаном. Время как будто двинулось вспять. Задним числом он понял, что попытка завязать вежливый разговор с Мидоусом выглядела как заискивание перед старшим, а вовсе не как снисходительное благородство. Злило, что такая мысль не пришла ему раньше, но куда больше злило, что теперь он вновь младший офицер и может лишь почтительно советовать, а не отдавать приказы – и это после двух лет независимого командования. Горькую пилюлю оставалось только проглотить – это выражение пришло ему в голову, когда он на самом деле сглотнул, силясь перебороть досаду. Совпадение отвлекло его настолько, что удержало от резкого ответа. Все трое были напряжены и готовы взорваться, а ссора между ними – самый верный способ оказаться во французском плену.
– Конечно, сэр, – отвечал Хорнблауэр и продолжил (уж если делать – то на совесть): – Должен попросить у вас извинения. Я говорил не подумавши.
– Извинения приняты, – сказал Мидоус почти не ворчливо.
Сменить тему было несложно: Хорнблауэр глянул на бриг, и двое других немедленно обернулись в ту же сторону.
– По-прежнему нагоняет нас, черт побери! – воскликнул Бэдлстоун. – И выигрывает на ветре.
Бриг, несомненно, был ближе, но пеленг на него не изменился. Все трое видели, что он настигнет «Принцессу», не переходя на другой курс. Отсюда следовал неутешительный вывод: любые маневры баржи только сократят время погони.
– У нас флаг не поднят, – сказал Мидоус.
– Пока да, – ответил Бэдлстоун.
Хорнблауэр поймал его взгляд и постарался удержать. Неразумно было давать совет – и не только словами, а даже легким движением головы, – однако Бэдлстоун как-то, возможно телепатически, понял его мысль и продолжил:
– Незачем его поднимать раньше времени. Так у нас руки будут развязаны.
Глупо сообщать врагу лишние сведения. Разумеется, по барже сразу видно, что она вспомогательное судно военного флота, и все же… В рапорте и в судовом журнале все предстает немного иначе, чем в жизни. Если французский капитан прискучит погоней, неплохо оставить ему лазейку: он может записать, что счел «Принцессу» датским или бременским судном. А пока флаг не поднят и не спущен, британцы вольны действовать так, как сочтут нужным.
– Скоро стемнеет, – заметил Хорнблауэр.
– К этому времени все будет кончено, – буркнул Мидоус и вновь присовокупил грязную брань. – Мы загнаны в угол, как крысы.
Удачное сравнение: они были загнаны в угол, зажаты невидимой стеной ветра. Единственный путь к бегству лежал в направлении брига, и бриг приближался неумолимо. Если баржа – крыса, то бриг – человек, идущий на нее с дубиной. Даже в темноте им не скрыться – под пушками брига не будет пространства для маневра. И все же крысе, которой отчаяние придало храбрости, порой удается сбежать от человека.
– Лучше бы мы сразу попытались ее атаковать, – проговорил Мидоус. – А мои пистолеты и шпага – на дне морском. Какое оружие у вас на борту?
Бэдлстоун перечислил жалкое содержимое оружейного сундука; на барже были тесаки и пистолеты для защиты от разбойников, которые в штиль отходили от берегов Франции на веслах и захватывали безоружные суда.
– Мы сможем раздобыть еще, – вмешался Хорнблауэр. – Французы пришлют шлюпку с призовой командой. А в темноте…
– Черт побери, вы правы! – взревел Мидоус и повернулся к Бэдлстоуну. – Не поднимайте флаг! Мы выпутаемся! Черт побери, мы захватим этот бриг!
– Можно попытаться, – сказал Бэдлстоун.
– И черт побери, я тут старший флотский офицер! – воскликнул Мидоус.
Если он вернется в Англию с трофеем, тень, лежащая на его имени, будет снята. Мидоус может стать капитаном раньше Хорнблауэра.
– Распределим обязанности, – сказал он.
Так они приступили к самой безрассудной операции, какую только можно вообразить, но ими двигало отчаяние. Двигало оно и Хорнблауэром, хотя в суматохе приготовлений он убеждал себя, что всего лишь следует приказам. А между тем они исполняли его план – план, по которому он бы сам действовал, невзирая ни на какую опасность.
Глава шестая
Уже совсем стемнело. «Принцесса» лежала в дрейфе, что можно было (хоть и не строго юридически) счесть знаком капитуляции. На ее фока-штаге тускло горел фонарь, направленный прямо вниз. Это крохотное пятнышко света, не позволявшее разобрать, что происходит на корме, было тем не менее отчетливо видно с брига, лежащего в дрейфе на расстоянии кабельтова. Четыре ярких фонаря на фок- и грот-мачтах самого француза давали команде достаточно света, чтобы спустить шлюпку, и в то же время четко выдавали его местоположение.
– Приближаются, – негромко произнес Мидоус, пригнувшийся у борта. – Помните, холодная сталь.
В шуме ветра французы на бриге не различат звуков борьбы, а выстрел услышат отчетливо. Вот в ночи показался более плотный сгусток черноты, качающийся на волнах, вот уже слышен скрип весел, еще немного – и ухо различило французскую речь.