рука Мидоуса клещами сомкнулась на его локте.
– Француз! – Мидоус добавил цепочку ругательств.
– Похоже на то, – ответил Хорнблауэр.
Длина реев свидетельствовала, что корабль почти наверняка военный, и все же оставалась надежда, что это трофей, недавно захваченный у французов и взятый на службу без всяких изменений.
– Не нравится он мне! – объявил Мидоус.
– Где Бэдлстоун?! – воскликнул Хорнблауэр, поворачиваясь к корме.
Он вырвался из хватки Мидоуса и тут заметил Бэдлстоуна: шкипер выбежал на палубу и теперь смотрел на бриг в подзорную трубу.
Хорнблауэр и Мидоус разом двинулись к нему.
– Поворачивай, черт тебя дери! – заорал Мидоус, но Бэдлстоун уже начал выкрикивать приказы.
Секунду-две на барже царила дикая неразбериха: пассажиры пытались помочь команде. Впрочем, все они были опытные моряки, и дело быстро пошло на лад. Шкоты выбрали, преодолевая яростное давление ветра, руль положили на борт. «Принцесса» повернула довольно ловко; большой люгерный парус хлопнул один раз, и вот она уже двинулась в бейдевинд на новом галсе. При этом баржа приподнялась на волне; по совпадению бриг приподнялся и накренился в то же самое время. Хорнблауэр на полсекунды увидел полосу пушечных портов – окончательное свидетельство, что это и впрямь военный корабль.
Теперь «Принцесса» и бриг шли в бейдевинд одним галсом. Несмотря на преимущества косого парусного вооружения, видно было, что бриг держит чуть круче к ветру. К тому же «Принцесса» была гораздо медлительнее; Хорнблауэр прикинул, что бриг настигнет ее за несколько часов, а если ветер повернет еще, то и быстрее.
– Подтяните-ка фока-шкот! – приказал Мидоус, но не успели матросы его послушаться, как их остановил окрик Бэдлстоуна:
– Отставить! – Бэдлстоун повернулся к Мидоусу. – Я командую судном и не лезьте не в свое дело!
Толстый шкипер, уперев руки в боки, твердо выдержал взгляд капитан-лейтенанта. Мидоус повернулся к Хорнблауэру:
– Должны ли мы это терпеть, капитан Хорнблауэр?
– Да, – отвечал тот.
Так требовал закон: пассажиры, пусть даже боевые офицеры, должны подчиняться капитану; и если дойдет до боя, это правило по-прежнему будет в силе. По законам войны коммерческое судно может обороняться, но и в этом случае приказы отдает капитан – точно так же, как если бы дело касалось поворотов, прокладки курса и остальных вопросов судовождения.
– Черти меня дери! – пробормотал Мидоус.
Хорнблауэр, возможно, не ответил бы так резко и определенно, если бы со всегдашним своим любопытством не приметил один занятный феномен. Как раз когда Мидоус приказал подтянуть фока-шкот, Хорнблауэр зачарованно наблюдал за двумя большими люгерными парусами. Они были развернуты чуть под разным углом, что, на неопытный взгляд, было неэффективно. Анализ сложной – и отчаянно интересной – механической задачи подсказывал: когда один парус слегка поворачивает ветер к другому, наилучший результат достигается именно при таком их положении. Хорнблауэр помнил эту увлекательную задачу с тех пор, как мичманом отвечал за корабельный баркас; Мидоус ее позабыл или никогда не знал. Если бы его приказ исполнили, скорость бы немного упала. Бэдлстоуну лучше знать корабль, которым он управляет много лет, и косые паруса, под которыми он ходит всю жизнь.
– Вижу их флаг, – сообщил Бэдлстоун. – Французский, разумеется.
– Новый быстроходный бриг из тех, что строят сейчас, – заметил Хорнблауэр. – Стоит двух наших.
– Вы будете отбиваться? – спросил Мидоус.
– Буду уходить, сколько могу, – ответил Бэдлстоун.
Ничего другого ему и не оставалось.
– Два часа до темноты. Почти три, – сказал Хорнблауэр. – Может, сумеем уйти в дождевом шквале.
– Как только они нас нагонят… – Бэдлстоун не договорил. Французу ничего не стоило изрешетить баржу с близкого расстояния; жертвы на переполненном маленьком судне будут ужасны.
Все трое повернулись к бригу; он был уже заметно ближе, и тем не менее…
– До того как он подойдет на расстояние выстрела, заметно стемнеет, – сказал Хорнблауэр. – У нас есть шанс.
– Очень небольшой, – возразил Мидоус. – Черт…
– Думаете, мне охота гнить во французской тюрьме? – взорвался Бэдлстоун. – Эта баржа – все, что у меня есть. Мои жена и дети умрут с голоду.
А что будет с Марией, у которой на руках маленький сын, а другой ребенок скоро родится? И… и… что его обещанный чин? Кто шевельнет пальцем ради капитана, не утвержденного в звании?
Мидоус бранился, изрыгая череду бессмысленных проклятий и гнусных непристойностей.
– Нас тридцать человек, – сказал Хорнблауэр, – а они думают, что не больше шести.
– Клянусь Богом, мы можем взять их на абордаж! – воскликнул Мидоус, и поток сквернословия резко оборвался.
Сумеют ли они подойти к бригу вплотную? Ни один французский капитан такого не допустит, не станет рисковать бортом своего бесценного корабля на таком сильном ветру. Поворот штурвала – и баржа проскочит мимо. Залп картечи – и на ней не останется ни одной мачты. Более того, сама попытка наведет французов на мысль, что дело нечисто. У брига команда по меньшей мере в девяносто человек, и если не застать ее врасплох, то ничего не выйдет. Живое воображение Хорнблауэра явственно нарисовало, что будет, если барже все же не удастся свалиться с бригом бортами. Ее будет мотать, как сейчас, и тридцать человек не сумеют перепрыгнуть на вражескую палубу общим натиском: они будут перебираться по двое, по трое. Нет, атака должна стать для французов полной, сокрушительной неожиданностью – лишь тогда есть крохотный шанс на победу.
Лихорадочно прокручивая в голове эти соображения, он переводил взгляд с Бэдлстоуна на Мидоуса и обратно. Проблеск надежды на их лицах погас, сменившись угрюмым сомнением. Тут в голову Хорнблауэру пришла еще одна мысль,