все равно останутся аварийные румпель-тали…
– И наше дело швах, – закончил Бэдлстоун.
При недействующем руле можно кое-как управлять кораблем при помощи одних парусов, но пять-шесть силачей в трюме, ворочая руль аварийными румпель-талями, сведут все усилия на нет или даже серьезно покалечат корабль, если резко повернут его против ветра.
– Нам придется оставить корабль, – сказал Хорнблауэр.
Предложение было обидным до безумия, почти унизительным, и Бэдлстоун разразился потоком ругательств, достойных покойного Мидоуса.
– Без сомнения, вы правы, – произнес шкипер, когда закончил браниться. – Черт! Плакали наши десять тысяч фунтов! Придется сжечь бриг – мы запалим его, прежде чем сесть в шлюпки.
– Нет! – вырвалось у Хорнблауэра раньше, чем он успел обдумать ответ.
Для деревянного корабля нет ничего страшнее пожара; если поджечь бриг, то французы никакими силами не смогут потушить огонь. Пятьдесят, шестьдесят, семьдесят человек сгорят заживо либо спрыгнут за борт и утонут. Хорнблауэр не мог принять этот план – во всяком случае, по хладнокровном размышлении, – однако у него уже родился другой.
– Мы можем полностью вывести бриг из строя. Перерубить гардели… да в конце концов, перерубить фока-штаг. Пять минут работы, и паруса они сумеют поставить не раньше завтрашнего вечера.
Может быть, именно призыв к демону разрушения и заставил Бэдлстоуна склониться к этому плану.
– Тогда за дело! – крикнул он.
Долго объяснять не пришлось. Опытные офицеры, составлявшие бóльшую часть абордажной команды, все поняли с полуслова. Несколько человек остались стеречь люки (крышки на которых по-прежнему трещали от ударов), прочие, получив задания, приступили к разрушительной работе. И тут, когда она началась, Хорнблауэр вспомнил еще одну важную обязанность королевского офицера на захваченном судне: его мозг был как в густом тумане, и лишь изредка мглу озаряли проблески ясности.
Он метнулся к открытой двери и, вполне ожидаемо, увидел капитанский стол. Также вполне ожидаемо, стол оказался заперт. Хорнблауэр схватил гандшпуг от ближайшей пушки; на то, чтобы таким рычагом вскрыть ящик, ушло меньше минуты. Внутри лежали корабельные документы: письмовник, чистовой журнал и тому подобное. Забирая их, Хорнблауэр обнаружил и нечто необычное. На первый взгляд это была перевязанная бечевкой стальная пластина, со второго взгляда стало ясно, что пластин две и между ними зажаты листы бумаги – очевидно, чрезвычайно важные, депеша либо дополнения к сигнальной книге. Свинцовые грузила означали, что при угрозе захвата капитан должен был выбросить пакет в море; так бы он, без сомнения, и сделал, если бы Мидоус не зарубил его раньше.
Снаружи раздался оглушительный грохот: работа по превращению брига в неуправляемый остов шла полным ходом. Хорнблауэр сорвал с койки одеяло, бросил в него документы, закинул получившийся узел на плечо и вышел на палубу. Грохот, который он слышал в каюте, произвел грота-рей, упавший, когда разрубили гардели. Рей лежал на палубе в паутине спутанных тросов, но даже за ними было видно, что он надломился точно посередине. Пять минут работы для двух десятков людей, точно знающих, как вывести судно из строя.
Крышка люка, которую французы остервенело крушили ломами и топорами, уже начала разваливаться на доски, а в ее середине появилась дыра с зазубренными краями.
– Мы расстреляли все свои заряды, – сообщил Хорнблауэру Бэдлстоун. – Когда погрузимся в шлюпки, придется грести что есть мочи.
Словно в подтверждение его слов внизу громыхнуло, дыра на миг осветилась вспышкой, и между ними просвистела пуля.
– Была бы у нас… – начал Бэдлстоун и умолк, поняв, что решение есть; Хорнблауэру эта мысль пришла одновременно с ним.
Бриг, догнав «Принцессу» в сгущающихся сумерках, дал предупредительный выстрел поперек ее курса; тогда-то она и легла в дрейф, якобы сдаваясь. Орудие, из которого этот выстрел произвели, наверняка было по-прежнему готово к бою. Бэдлстоун ринулся к батарее левого борта, Хорнблауэр – к батарее правого.
– Тут есть заряды! – заорал Бэдлстоун. – Эй, Дженкинс, Сэнсом, подсобите!
Хорнблауэр оглядел кольца из толстого троса, в которых лежали ядра, и довольно быстро нашел желаемое.
– Картечь – вот что сейчас нужно! – сказал он, подходя к Бэдлстоуну с цилиндрической коробкой в руках.
Бэдлстоун и его помощники работали как одержимые; чтобы гандшпугами развернуть пушку к люку, требовались неимоверные усилия. Пушечные катки скрипели и выли, скребя по палубе. Бэдлстоун взял полотняный картуз с порохом из ведра для переноски, стоящего наготове подле орудия. Картуз забили в пушку, следом зарядили картечь – тонкую металлическую коробку с полутора сотней пуль. Артиллерист Герни через запальное отверстие проткнул картуз протравником и всыпал из рожка тонкого пороха, затем начал вталкивать подъемный клин; казенная часть пушки приподнялась вверх, жерло угрожающе уставилось в люк. Бэдлстоун оглядывался, поворачивая черное лицо то в одну, то в другую сторону.
– Все в шлюпки! – скомандовал он.
– Мне лучше остаться с вами, – предложил Хорнблауэр.
– Спускайтесь в шлюпку вместе с вашим отрядом, – повторил Бэдлстоун.
Это было разумно; они отступают, и лучше оставить в арьергарде как можно меньше народа. Хорнблауэр вслед за своими людьми спрыгнул в шлюпку «Принцессы», почти все, кто были с Бэдлстоуном – в шлюпку брига. Хорнблауэр привстал на цыпочки, одной рукою держась за фор-руслень, а другой по-прежнему сжимая узел из одеяла. Отсюда он еле-еле мог видеть кренящуюся палубу, по которой среди рангоута и порванных снастей перекатывались мертвые тела. Однако на вантах по-прежнему горели два фонаря, дверь по-прежнему закрывалась и открывалась, выпуская сноп света. Герни, видимо, втолкнул под казенную часть пушки еще один клин, и теперь жерло под крутым углом указывало в люк. Они с Бэдлстоуном отошли от пушки, и Герни дернул шнур. Оглушительный рев, слепящая вспышка, клуб дыма и дикие крики из-под палубы. Последние англичане – Бэдлстоун, Герни и те, кто охранял люки и пленников, – бегом бросились к шлюпкам. Бэдлстоун, замыкавший отступление, обернулся и выкрикнул что-то яростное,