социальным верхам.
Древнейшая из известных нам записей сказок о ловких ворах – это древнеегипетская сказка о сокровищнице царя Рампсинита, уже однажды упомянутая нами. Сказку эту приводит в своей истории Геродот, побывавший в Египте. Сказка о сокровищнице Рампсинита (тип 950, Аф. 390) названа так потому, что обворованным здесь оказывается египетский царь, или фараон, Рампсинит.
‹Дать интересный пересказ.›
Египетская версия для нас ценна не только тем, что она древнейшая из записанных, но и тем, что она весьма близка к волшебным сказкам, представляя собой как бы переходную ступень от волшебных сказок к новеллистическим. Клич царя, который обещает дочь тому, кто совершит такой-то подвиг, и последующий брак героя с царской дочерью роднят эту сказку со сказками волшебными, наводят на предположение, что она произошла от сказок волшебных, эволюционировала из них.
Этой сказке посвящена огромная литература. Один из трудов принадлежит итальянскому ученому С. Прато, который написал о ней специальную книгу («Легенда о сокровище Рампсинита по различным итальянским и чужестранным редакциям»)[958]. На книгу очень интересной рецензией отозвался Веселовский [959]. Веселовский признает, что Прато собрал большой материал, и в этом достоинство его книги. К перечню Прато Веселовский прибавил от себя еще несколько русских вариантов, бывших неизвестными итальянскому ученому. Но в целом книга Прато не удовлетворила Веселовского. Материал не систематизирован, нет попыток определить возникновение и историю сюжета. C тех пор, как писалась эта рецензия, стало известно много новых материалов. Сюжет был известен в Античности, в Cредневековье. Он записан на Востоке (Индия, Китай), в Северной Африке, у всех европейских народов в значительном количестве вариантов. Русских записей по основным сборникам известно более десяти. Имеется также ряд новых исследований [960]. Но тем не менее мы до сих пор не имеем исчерпывающей монографии. Веселовский наметил и путь к разрешению этой проблемы. Варианты надо сопоставить по степени их древности. Он установил, что версия Геродота древнейшая только по записи, но не по своему содержанию. Многие фольклорные тексты архаичнее. Вот пример: в народных версиях царь приказывает выставить труп вора, у которого отрублена голова, чтобы поймать тех, кто будет причитать о нем. В народных сказках причитание всегда происходит: мать или жена убитого приходят плакать о нем, но благодаря уловкам героя поймать их никогда не удается. У Геродота этот мотив пропущен. Если применить прием, предложенный Веселовским, и вовлечь в сопоставление не только данный мотив, но и все другие, а также сопоставить строение этой сказки со строением волшебной сказки, вовлечь в изучение, кроме того, весь цикл сказок о ловких ворах вообще, рассмотреть все исторические реалии, тогда вопрос о происхождении, эволюции и распространении этого сюжета может быть, вероятно, решен.
В сказке о сокровищнице Рампсинита бытового материала очень немного. Она скорее может быть названа новеллистической, чем бытовой. Царь этих сказок, или в египетской версии, – фараон, очень мало похож на реальных царей. Наличие фигуры царя – один из признаков архаичности, древности сюжета.
Мы рассмотрим теперь и другие сказки этого цикла, в которых одним из действующих лиц выступает царь. В одной из русских сказок фигурирует Иван Грозный, который популярен не только в исторических песнях, но и в сказках. C фигурой Грозного мы уже встречались в сказке о Горшене. Между песнями и сказками о Грозном имеется существенное различие. В основе песен лежат исторические события: взятие Казани, женитьба Грозного на Марье Темрюковне, борьба Грозного с изменой и боярством и др. События сказки совершенно фантастичны, тем не менее они тоже историчны, но уже в другом смысле. Превосходно говорит об этом Веселовский: «Бессознательное творчество народа отличается верным тактом, побуждавшим его приурочивать к своему герою лишь те издавна знакомые сказки и анекдоты, которые действительно отвечали народному пониманию исторического лица. В таком именно и лишь в этом смысле сказки могут служить исторической характеристике». Историчность характера Грозного отмечена была нами при разборе сказки о Горшене. Другая сказка о Грозном сохранена нам в книге англичанина, врача царя Алексея Михайловича, Самуила Коллинза, который по возвращении из России в 1667 году выпустил книгу «Нынешнее состояние России. Письмо к другу в Лондон»[961]. Книга эта была переведена П. В. Киреевским. Коллинз передает сюжет сказки, считая ее истинным происшествием. Цитирую по Веселовскому: «Иногда переодетый царь Иван приставал к шайке воров и советовал им однажды обокрасть казнохранителя. „Я, говорил он, покажу вам дорогу!“ Но один из воров занес кулак, ударив его по лицу во всю руку: „Негодяй! Как ты смеешь предлагать нам ограбить нашего государя, который до нас так милостив? Лучше мы ограбим какого-нибудь богатого боярина, который сам расхищает казну царскую“».
По языку сразу понятно, что это не текст сказки. Коллинз от себя излагает то, что он слышал. Сказка имеет продолжение, не относящееся к циклу сказок о ловких ворах. Царь меняется с вором шапкой и велит ожидать его на дворцовой площади. Вор приходит, и тут он видит, что говорил с самим царем. Царь награждает его чаркой водки и меду и делает его своим слугой, пользуясь его помощью для раскрытия воровских шаек.
Перед нами действительно сказка, это видно по тому, что в XIX веке были записаны ее варианты (тип 951, см. Bolte – Polivka, III, 192, с. 393, № 2).
‹Надо сопоставить Вес. с. 157 и все варианты типа 951.›
Сказки, в которых обворованным оказывается царь, интересны в историческом отношении. В русском фольклоре они редки. Гораздо чаще обворованными оказываются барин, помещик. Такие сказки носят более ярко выраженный бытовой характер. Они имеют широкое международное хождение и очень разнообразны по своим вариантам. Н. П. Андреев в своем «Указателе» под одним только из типов этого круга сказок (1525, «Ловкий вор») указывает четырнадцать различных подтипов. Наиболее характерен случай, озаглавленный у Афанасьева «Вор» (1525 А, Аф. 383). Начало сказки реалистично не только в сказочном смысле этого слова. Старик и старуха жалуются помещику на своего сына, который их не кормит. Барин вызывает сына, но сын оправдывается: кормить родителей нечем. «Разве воровать прикажете!» – «А по мне как знаешь, хоть воровством, да корми отца с матерью, чтоб на тебя жалоб не было». Герой тут же ворует у барина сапоги и приносит их своим родителям. Это вводный эпизод. В данной записи он служит цели морального оправдания героя. Подобные вводные эпизоды к этой сказке очень разнообразны. C точки зрения композиции они нужны, чтобы мотивировать дальнейшие события. Барин призывает ловкого вора к себе и предлагает ему совершить ряд воровских проделок: «Украдь у