как у Фарры Фосетт[55]. Джозеф подумал, что она одна из самых красивых женщин, которых он когда-либо видел.
Памала сказала, что прочитала его ответы в опроснике. «Я вижу перед собой человека, которому трудно по-настоящему открыться людям, – писала она. – Может быть, это потому, что ты мало кому доверяешь, или думаешь, что им будет неинтересно, или боишься, что тебя неправильно поймут». Еще Памала предположила, что Джозеф никогда ни с кем серьезно не встречался и не женился, ведь «боялся боли и разочарования».
По мере того как продолжалась переписка, Джозеф чувствовал, что они с Памалой сближаются. Она написала, что чувствует то же самое. Ему нравилось, что у них так много общего. Они оба были латиноамериканцами – в основном в их жилах текла испанская кровь с примесью крови коренных американцев. У них обоих были близкие родственники, у которых обнаружились проблемы со здоровьем. Он написал ей о том, как его отец мучается с больным сердцем, и о той боли, которую испытывал он сам, когда на его глазах угасала мать. В ответном письме Памала рассказала о членах своей семьи, страдавших алкоголизмом. Ее дед находился в доме престарелых, у него были проблемы с печенью из-за алкоголизма; также он страдал от деменции. Ей было больно видеть, как ему становится все хуже:
Мой дедушка уже некоторое время болеет, и, кажется, ему только становится хуже. Врачи говорят, что, скорее всего, долго он не проживет. Я могу только молиться, чтобы он не чувствовал боли.
Уже много недель мой дедушка так сильно болеет, что порой не узнает меня. А иногда кажется, что с ним все в порядке. Видимо, это все из-за больной печени…
Сейчас он очень плох и не может говорить. Я даже сомневаюсь, что он слышит, как я говорю: «Я люблю тебя, дедушка». Он только смотрит прямо перед собой и неровно дышит.
Так хорошо, что я могу поговорить с тобой, дорогой. Сейчас мне очень грустно, и я благодарна за то, что ты есть, потому что я знаю: ты понимаешь, что я чувствую.
Хотела бы я написать тебе сегодня более жизнерадостное и приятное письмо, но так как ты мой друг, я подумала, что ты не будешь возражать, если я позволю себе немного поделиться с тобой своей печалью.
Я не слишком религиозна, но сегодня вечером я буду долго молиться за моего дедушку. Надеюсь, ты тоже помолишься за него.
Джозефу казалось, что Памала разделяет его чувство глубокой преданности семье. «Просто ужасно, что в этой стране большинство стариков распихивают по темным углам и забывают про них, – писала Памала. – Я знаю, что многому могу научиться у дедушки – и у таких, как он. Не только узнать об истории моей семьи, но и о жизни, о людях, о том, как все было устроено, когда жизнь была не такой сложной и суетливой».
Памала писала Джозефу, что ей часто бывает одиноко. Однажды она рассказала, что печаль нахлынула на нее, когда она слушала песню Нила Седаки[56] «The Hungry Years»[57]: «Я знаю, как ужасно проживать жизнь без любви. И я знаю, как ужасно чувствовать, что ты никому не нужен, думать, что до тебя никому нет дела». Памала сказала, что мать Мария дала ей прозвище Одинокая.
Бо́льшую часть времени Джозеф и Памала просто делились бытовыми подробностями повседневной жизни. Джозефу нравились эти письма. Они казались глубоко личными, как разговоры между любовниками. Памала просто описывала все мелочи, которыми был наполнен ее день, например когда она ездила на реку Миссисипи со своим пуделем Жижи:
Внезапно мои мысли прервала упавшая у ног фрисби. Я быстро схватила ее, прежде чем Жижи успела вонзить в нее свои зубы. Четверо детей – всем по 11 или 12 лет – стояли у небольшой палатки и смотрели, что я буду делать. Я неплохо обращаюсь с фрисби (что уж скромничать), поэтому я бросила ее одному из мальчиков – получилось идеально. Он бросил ее обратно. И в течение следующего часа мы с Жижи играли с несколькими детьми, и в течение этого часа я как будто ТОЖЕ БЫЛА РЕБЕНКОМ! Мы играли, пока один из мальчиков, наверняка пытаясь выпендриться, не метнул фрисби слишком сильно, так что она залетела на несколько ярдов в реку!
…Мне бы очень хотелось, чтобы ты был там вместе с нами. Ты бы кричал, смеялся и бегал со мной! И через этих детей мы вместе, хоть и ненадолго, вернулись бы в волшебное время детства!
Джозефу нравилось читать как о хороших днях Памалы, так и о плохих. Он с удовольствием выполнял для нее роль плеча, на которое она могла опереться. Она часто рассказывала ему о своих маленьких злоключениях, например, когда неизвестный въехал в ее припаркованную машину и скрылся с места происшествия: «Я чуть в обморок не упала, когда обнаружила, что кто-то врезался в водительскую дверь! Непохоже, что ее случайно задели, – скорее специально втемяшились на скорости 30 миль в час[58]. Я чуть не расплакалась. Никто не взял на себя ответственность, не оставил никакой записки, так что мне придется самой платить за ремонт. Больше мне сейчас ничего не нужно».
Иногда Памала обращалась к Джозефу за советом. Однажды она рассказала, как ее обчистил механик, когда она привезла машину в ремонт. «Этот мастер пытался ободрать меня как липку, наверное, потому что я женщина, – писала она. – Скорее всего, с мужчины он взял бы в два раза меньше! Ненавижу всяких хапуг, а ты?» Она спросила у Джозефа, может ли в будущем рассчитывать на его совет по поводу проблем с машиной. В другом письме она рассказала ему о дочери своего друга, у которой были проблемы с «наркотиками и алкоголем». Девочка забросила школу, и Памала хотела узнать, чем, по мнению Джозефа, она должна помочь. «Я ценю твое мнение», – писала она.
Благодаря письмам Джозеф чувствовал себя желанным. Когда Памала обращалась к нему за помощью, он ощущал, что в нем нуждаются.
С самого начала их отношений Джозеф чувствовал, что Памала способна, как никто другой, разглядеть его настоящего. Она отдавала должное его достоинствам и доброте, чувствительности и вдумчивости. Всегда старалась приободрить. Однажды она написала, что думает о нем как об «очень глубоком и благородном человеке», и отметила, что он всегда готов прийти на помощь другим, хотя обычно получает «очень мало в ответ».
Связь между ними становилась все крепче, и Джозеф позабыл обо всех