Тем не менее, оцколи всё еще советовался со мной: не совершил ли он ошибки.
Итак, Мясо уселся напротив, разложил свои бухгалтерские свитки и погрузился в подсчеты. Считал он на восковой табличке (ее тоже я ему посоветовал, чтобы не переводить писчий материал), а потом заносил цифры на кожу.
Я, наконец, взялся за кисть и начал тесты. Каждым вариантом чернил я рисовал всякие кружочки, палочки, завитушки, а потом смотрел: как ложится на бумагу, как высыхает, размазывается ли, плывет ли, теряет цвет. Чернилами на рыбьем клею даже писать было неудобно, они густели на глазах. Другие вели себя лучше, но…
Я вздрогнул от неожиданности: даже не заметил, как Ночка выбралась из своего угла. Подошла к столу и с любопытством смотрела на «императорские» каракули. Поймав мой взгляд, испугалась и отшагнула назад.
– Ну, чего? – буркнул я.
Девушка смущенно замахала головой: ничего, мол. Да только я всё равно уже отвлекся.
– Ну, говори уже.
– Твои рисунки… Вот слева – это как орнамент. Красиво. А справа что?
Справа я обычными прописными словами помечал качества чернил.
– Это слова.
– Слова? – девушка в изумлении коснулась губ. – Слова же не видно. Как ты смог их нарисовать?
– Володыко тот еще колдун! – хихикнул Ннака. – Он давно так делает, я подметил.
Подметил он. Четно говоря, я особо и не скрывал свое умение писать, полагая, что четлане всё равно не поймут, что я делаю. Но вот не подумал я о том, что понять они могут по-своему.
– А что такое слова, Ночка? – прищурился я.
Девушка открыла рот. Закрыла. Захлопала ресницами.
– Как это: что такое слова? Словами мы называем вещи. Людей. Зверей.
– Это понятно. Но само по себе слово – это что такое? Любое слово.
Теперь уже оба моих собеседника хлопают челюстями. Странные вопросы задаешь, владыка.
– Ну, что вы делаете, когда… создаете слово?
– Открываю рот… – неуверенно начала Ийохали.
– Выдыхаю, – подхватил Ннака, глядя куда-то внутрь себя и впервые задумываясь: а что же он делает, когда говорит. – Шевелю языком. Зубами.
– Зубами шевелишь?! – засмеялся я. – Ну, хорошо. Всё верно сказали. Теперь закончите: что получается, когда открываешь рот, выдыхаешь, шевелишь всем подряд?
– Звуки! – выпалила Ночка и зарделась от удовольствия; даже на смуглых щеках румянец стал заметен.
– В точку! Слова – это звуки. Звуки в определенном порядке. Вот я звуки и рисую.
– Звуки? – оторопела девушка.
Понятно: мы вышли на второй круг. Ибо звуки зарисовать столь же немыслимо, как и слова.
– Да это же просто! Вот смотри, Ночка, есть звук «О». Как бы ты его нарисовала? – и пододвинул к ней чистый лист бумаги и запасную кисточку.
Девушка, которая ужесела за стол, с испугом взглянула на бумагу. Задумалась.
– О… Ооооо, – протянула она.
Ни на что не похож звук «О». Как его нарисовать? Ийохали потянулась к кисти, но отдернула руку. Снова заокала. Подперла щеку рукой, оперлась на стол. Задумалась, периодически запуская в пространство «пароходный гудок». А потом коснулась свободной рукой губ. Замерла. Обвела пальцем их линию… и, схватив кисть в левую руку (я же так писал), нарисовала большой кривоватый круг.
– О! – показала она нам свое решение.
– Тогда звук «А»! – радостно подтолкнул я Ночку к дальнейшим открытиям.
– Ааааа! – протянула Ийохали, уже осознанно изучая положение губ, и, недолго думая, вывела рядом вытянутый вверх овал.
В течение минуты появились «И» - овал, вытянутый в горизонтали, «Э» – такой же овал с поперечно палочкой – торчащим языком, «У» - очень маленький кружок с точкой.
– «Ю»! – не унимался я.
– Разве это не то же самое, что и «У»? – удивилась Ночка.
Вот те раз! Я и не задумывался. Привык с детства, что в букваре есть страничка с юлой и буквой «Ю». А ведь у всяких англичан, немцев и прочих нет такой буквы. И звук такой отдельный они не различают. По сути, «Ю» – это «ЙУ». Мы обсудили с Ийохали и Мясом, что звуки похожие, но отличаются каким-то придыханием, делающим звук сильнее. Девушка смело вывела еще одну «У», а снизу подрисовала черточку. Таким же макаром, у нас появились «Ё», «Е» и «Я».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Ну, хорошо, – начал я, приуготовляя Ночке задачу со звездочкой. – А есть еще и другие звуки. Например, «Р». Как его нарисовать?
И снова – долгая пауза. Да, девонька, это тебе не гласные выдумывать! Да и все формы губ уже заняты. Не треугольник же теперь рисовать!
Однако, девушка раззадорилась не на шутку. Три раза вздымала она кисть и не решалась опустить. Но потом, наконец, вывела и смущенно пододвинула лист ко мне. На бумаге появился еще один круг – почти квадрат со скругленными углами, а внутри него четыре сходящихся треугольника.
– Что это? – не понял я.
– Это пасть ягуара с клыками. Он говорит: рррррр! – улыбнулась Ночка.
Ах, вот такими ассоциациям мы теперь пользуемся! Я хмыкнул: выходило неплохо и смотрелось довольно стильно. Не мытьем, так катаньем мы разобрали еще три-четыре звука. Правда, от кружков все-таки пришлось отказаться. Больше всего меня поразила буква «С» в исполнении «прынцессы». Она, разумеется, услышала в звуке шипение змеи, нарисовала извивающееся тело пресмыкающегося – и передо мной появилась практически латинская «S». Вот те на!
Однако, дальнейшие упражнения прервал горец.
– Глупости енто! – махнул он рукой. – Так ведь всё не заупомнишь. Этих звуков – множество!
– Думаешь? – усмехнулся я.
– Конечно! Мы жеж постоянно какие-то звуки звУчим! Их может быть все восемь тысяч! И в кажном слове – по многу звуков. Зачем их все рисовать, когда можно одним знаком! – и Ннака гордо показал нам свою бухгалтерскую кожу.
– Вотож! Надо мне зарисоватьмешок с маисом – я рисую мешок! И всё жеж распонятно, володыко! – улыбнулся своим жабьим ртом горец.
Ну, давай поиграем! Конечно, можно сразу перевести предмет спора на абстрактные понятия, но я решил загнать своего казначея в угол постепенно.
– А как понять, с маисом этот мешок или с фасолью?
– Також… Ну.. А! Пририсую рядом с мешком початок – значить, мешок с маисом. А туточь – стручок! Стало быть – фасоль! А?! Съел, володыко? – вконец охамел раззадорившийся горец.
– А вот головы воска как нарисуешь?
– Проще простоватого! Голова – шар. Рисуем кружочек – на те голову воска!
– А чем она от головы соли отличается? – расставленная мной ловушка захлопнулась!
– Чем-чем… – Ннака запыхтел недовольно. – Нутко… А пчелку в круге нарисую – значить воск!
– А соль как распознать тогда?
– А раз пчелки нет – то тож соль и есть! – уже заорал на меня побагровевший казначей.
Я расхохотался.
– Молодец, Ннака! Уел владыку!
Конечно, я не китаец. Конечно, мне буквы Ночки кажутся более перспективным письмом, нежели пиктограммы-иероглифы Мяса. Но надо поощрить обоих. Я ведь не раз задумывался над тем, как ввести письменность среди четлан. Потому что жизнь усложнялась ежедневно. И я не мог за всем уследить. Приходилось детально инструктировать каждого исполнителя, а потом проверять: всё ли сделали? А ведь было еще Крыло, где у меня были свои «проекты». Посылал гонцов, которые заучивали приказы слово в слово (хорошо еще, что у дикарей память отличная), а потом передавали отчеты, как могли. Поломанный телефон. Насколько проще было бы с письменностью! Тем более, бумага есть, тушь тоже… почти есть.
И у меня есть готовая письменность – моя родная кириллица. Но подойдет ли она под язык четлан? И вообще! Воспримут ли эти варвары принцип фонетической записи? Я очень сомневался. До сегодняшнего дня. Ночка открыла такую возможность. Правда, Ннака тут же предложил другую.
«Пусть попытаются реализовать обе, – решил я. – Та, что приживется – и будет четланской письменностью. По законам естественного отбора. А я уж подстроюсь».
Потому велел Ннаке выделить девушке несколько писчих кож, чтобы она искала звуки и придумывала, как их «зарисовать». А самому казначею велел на отдельном лоскуте записывать свои знаки. Рано или поздно оцколи упрется в потребность записать абстрактные понятия – посмотрим, как он выкрутится.