Алекс».
Сорок три сигареты были выкурены, бутылка отличного американского бренди выпита, двенадцать банок тушенки съедено, однако, смысл шифровки ускользал от Штирлица. Но помня о долге перед Родиной, Штирлиц вызвал связную. «Выдержка — оборотная сторона стремительности!» — подумал полковник Исаев и продиктовал Родине следующее послание:
«Юстас — Алексу.
Сам — дурак!
Юстас».
Центр не замедлил с ответом:
«Алекс — Юстасу.
Вы что себе позволяете?
Алекс».
Штирлиц опять ничего не понял, но помня о долге, ответил:
«Юстас — Алексу.
Пошел вон, дурак!
Юстас».
Центр молчал…
Центральное разведывательное управление США, перехватывающее все послания Штирлица Центру и Центра — Штирлицу, тоже ничего не понимало. Весь отдел дешифровки был поднят на ноги, но безуспешно. Глава отдела, Стерлядь Джекобс недоумевал: «Очевидно, русские придумали какой-то новый код. Все может быть! А может, просто игра? А может… Впрочем, не такие они тупые, чтобы дойти до такой степени»
Но раздумья Джекобса были прерваны неожиданным появлением его помощника.
— Мистер Джекобс, на проводе президент США…
— Что вы сказали?..
— Президент хочет с вами говорить.
Стерлядь вздохнул, машинально вытер пот со лба и взял трубку.
— Господин Джекобс?
— Да, господин президент…
— Вам было поручено выяснить смысл последних радиограмм русских.
— Да, господин президент…
— Вы на пути к разгадке?
— Да, господин президент…
— Вы думаете это серьезно?
— Да, господин президент… — Джекобс еще раз вытер пот со лба.
— Что вы заладили одно и то же? И вообще, вы там в своем уме?
— Да, господин президент…
— Да катитесь вы к черту! — сказал Дуайт Эйзенхауэр и повесил трубку.
— Да, господин президент, — сказал Джекобс и тоже повесил трубку.
Тридцать минут шеф отдела дешифровки сидел в оцепенении. Он второй раз разговаривал с президентом США и никак не мог овладеть собой. Кроме слов «Да, господин президент…» при звонках подобного рода он говорить не мог. Это его сильно удручало, и он каждый раз проклинал себя за это. И поэтому, когда снова вошел его помощник, взгляд Джекобса не предвещал ничего хорошего, а правая рука как-то произвольно сжалась в кулак. Джекобс встал, подошел к своему помощнику и врезал ему поддых. Парень взвыл и упал.
Через минуту Джекобс подошел к неподвижно лежащему телу и вылил на него графин воды. Когда тело очнулось, шеф отдела спросил:
— Ну, что там еще?
— Новая шифровка русских, — простонало тело, протягивая Джекобсу листок бумаги.
— Можете идти!
— Слушаюсь!
Джекобс сел за свой рабочий стол, закурил сигару и прочитал следующее послание Центра Штирлицу:
«Алекс — Юстасу.
1. Юстас, мало того, что вы — осел, вы еще и полный идиот. И это после стольких лет работы в разведке. Да вы представляете себе, что вы натворили?! Вы — дебил! Объявляем вам строгий выговор с лишением месячного пайка, а именно — тушенки.
2. Продолжайте работать по новому заданию.
3. Местонахождение Бормана пока неизвестно.
4. После выполнения задания, вам надлежит явиться в Москву. C вами хочет поговорить Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев. (Кастетов с собой не брать!)
5. Первый очень недоволен теми эпитетами, которые вы послали ему в своих трех последних шифровках.
Подписал за пьяного Алекса — Брежнев».
Джекобс потерял сознание и упал под стол, где и пролежал до утра, несмотря на то, что ему вновь звонил президент.
Прочитав послание Центра, Штирлиц решил отдохнуть и прогуляться по Нью-йоркскими улицам. Он в третий раз подошел к газетному киоску и попросил свежий номер «Правды». Киоскер — агент ЦРУ решился, наконец, спросить:
— Товарищ Исаев, вы третий раз смотрите газету и не покупаете ее. Почему?
Ни один мускул не дрогнул на лице легендарного разведчика. Пронзив своим коварным взглядом киоскера, он загадочно сказал:
— Я ищу некролог.
— Но некрологи же печатаются на последней странице.
— Тот некролог, который я ищу, будет на первой.
— Вы ждете смерти Хрущева?
Штирлиц не ответил, загадочно улыбнулся, снова отдал газету и ушел.
…В Нью-Йорке no-прежнему шел дождь, а в Москве дул холодный ветер, на Волге стояла прекрасная погода, на Дону тоже было все нормально, на берегах Лимпопо на солнышке грелись очаровательные крокодильчики, на Миссисипи дул легкий речной ветерок, в Австралии аборигены готовились ко сну, в Бразилии дикие обезьяны вообще ничего не делали, в Китае рыбаки сетями вылавливали вкусненькую рыбку, в Антарктиде шло очередное заседание троцкистско-зиновьевского блока, и лишь советский лидер находился в состоянии высшей степени нетрезвости…
ГЛАВА 7. ЧЕГО НЕ МОЖЕТ УРУГВАЙСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО
«Все бред, немыслимая никчемность и паразитарное осуществление конфиденциальной хаотичности социальной пошлости. Высшая степень идиотии — есть прагматическая необустроенность диалектики и ее связь с классами. Чистота — есть продукт дезинтарной антисанитарии марксистско-ленинской философии. А что есть деньги? Хрен без палочки! Что есть мысль? Одухотворенная чистота поноса без счастья! Построение здания — смесь бетона, слизи и грязи! Люди, жалкие людишки — бред. Все бред, и только бред» — размышлял Мартин Рейхстагович, прося милостыню, сидя у мавзолея на Красной площади.
Только здесь мелкий пакостник наконец понял разницу между рублем и долларом. Только здесь, он наконец ощутил разницу между ударом по левой щеке правым кулаком и ударом по правой щеке левым.
Люди шли и шли… Бывшая кепочка рейхсляйтера была наполнена жалкими пятаками и дорогими центами. Никто не обращал на него внимания. И все было бы хорошо, если бы Борман не решился закурить. Он забыл прочитать, висевший у ГУМа плакат с надписью:
На Красной площади не курят!
Борман закурил сигарету, вдохнул легкий ее аромат и даже не заметил, как получил поддых от мощного парня — агента КГБ, маячившего у него под глазами третий час.
— Ты что, скотина, по-русски читать не умеешь?
— А в чем, собственно говоря, дело? — спросил удивленный Борман.
— Он еще и спрашивает! — сказал не менее удивленный агент КГБ и влепил очередную затрещину.
— Вы не имеете права! — запищал Борман.
— Имею, — сказал агент и мастерски врезал ногой в пах по-прежнему недоумевающему Борману.
— Да за что же, черт вас возьми?!
Агент КГБ, он же полковник срочной службы Григорий Мордобитов сделал довольную гримасу и надел на правую руку перчатку, предварительно вложив туда свинцовый кастет.
Борман видел все это и понял, что дело принимает серьезный оборот. Видели это и ротозеи, слоняющиеся по Красной площади, и молодые влюбленные парочки, зашедшие сюда, поглазеть на Ульянова-Ленина, и пенсионеры, и школьники, и студенты, и члены национальной Лиги Советского Союза «Ленин — не импотент, а просто больной человек!», и даже агенты ЦРУ, Великобритании, Франции, Германии, молодой еще тогда Республики Зимбабве и других разведок. Видел это и Юрий Алексеевич Гагарин. Все они собрались вокруг Бормана и ждали занимательного представления. Полковник Мордобитов не заставил себя ждать. Очередной удар он решил нанести в область, чуть ниже пояса. Борман взвыл и принялся материться на немецком языке. Мордобитов не знал немецкого языка, но его обучали в школе КГБ, где привили ненависть ко всем чуждым языкам, и поэтому, немного подумав, он повторно нанес удар в то же место. В толпе послышались радостные рукоплескания. Кто-то, очень порядочный на вид подошел к Мордобитову и крепко, no-товарищески, пожал ему руку, похлопав его по щеке и сказав:
— Вот такие мальчики восславят нашу Родину!
Видя такую поддержку, Мордобитов зажал жалкое горло Бормана в своих руках и принялся душить его. Изрыгая пену, Борман кричал:
— Помилосердствуйте, соотечественники!
Германские агенты молча стояли и не могли ничего сделать.
Гришка Мордобитов еще с детства был далеко не глупым парнем и решил отпустить несчастного, так как мог его задушить до смерти, и тем самым оградить себя от удовольствия издеваться над ним дальше. Положив несчастного лицом вниз, он врезал ему по почкам с двух сторон…
Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы в Кремле не открылась форточка и из нее не высунулась кричавшая лысая голова:
— Товарищи, дорогие мои, ну разве ж можно так?! По почкам же это очень больно! Надо просто, по морде, по морде и по-жестче!