Шелленберг удивленно посмотрел на Александра Керенского, представил в нем Александра Македонского, и в мгновение отцепился от красотки Фиги.
— Господа, это же американцы! Наше письмо дошло до них! Да здравствует американское правительство и героическая армия! — орал Шелленберг, на ходу застегивая ширинку.
Все снова сбежались и принялись целовать американцев. Мюллер прослезился и, не подумав, подарил Керенскому свою любимую ложечку, которая на цепочке болталась на шее. Тетя Фига тут же отдалась одному из солдат. Холтоф снял свои плавки и обменял их на отличные штаны, а у Айсмана от счастья лопнула повязка, и взору всех предстал совершенно здоровый глаз, пустивший скупую мужскую слезу. Пастор Шлаг, Кальтенбруннер, Карл Вольф и Вальтер Шелленберг не могли прийти в себя и лежали в бессознательном состоянии.
Прошел час, заревели моторы, самолет поднялся в бездонное голубое небо и скрылся в облаках, унося с собой жалких людишек, когда-то творящих политику Третьего и Четвертого Рейхов.
ГЛАВА 9. ШТИРЛИЦ И ПРЕЗИДЕНТ
Штирлиц мерным шагом шел по столице Соединенных Штатов Америки. Ничто не могло смутить советского разведчика. И даже форма полкового комиссара, надетая специально к празднику Советской Армии и Военно-морского Флота, нисколько не стесняла его — Максим Максимович Исаев был очень горд, идя по чуждым улицам империалистического города, тем, что жители Вашингтона смотрели на него, как на идиота.
Пройдя центральную улицу, Штирлиц вышел к Белому дому. Здесь он немного постоял, выкурил бразильскую сигару, затянул потуже ремень и маршем, c песней, направился к оплоту империализма:
Мы красные кавалеристы, и про насБылинники речистые ведут рассказО том, как в ночи ясные,О том, как в дни ненастные…
Дуайт Эйзенхауэр, пьющий в это время утренний кофе, услышал песню и, высунувшись в форточку, c пятого этажа начал подпевать:
…Вэдии Бюдьенный нас смэлэе в бой
Пуст гром грэмитт, пускай поджар крюгоммМи беззавэтние герои всэ…
Штирлиц тепло, по-товарищески помахал ему ручкой.
— Hello! — поприветствовал президент США.
— Good morning! — ответил на приветствие Штирлиц.
— How are you?
— Very well! Do you speak Russian?
— Yes. And are you?
— И я тоже!
— Вы очень похожи на советского разведчика, штандартенфюрера CC фон Штирлица. Это вы?
— Нет, это не я. Я — полковник Исаев. Вы меня с кем-то перепутали.
— Говорите громче, ничего не слышно, — заорал президент, когда мимо Белого дома проезжал советский танк.
— Что?!
— Говорите громче!
— У вас тут наши танки ходят! — порадовался Штирлиц за свою Родину.
— Это подарок из Москвы.
— Говорите громче!
— Что?
— Говорите громче! — надрывал глотку Максим Максимович.
— Вы ко мне?
— К вам.
— По какому вопросу?
— Говорите громче!
— Что?!
— Говорите громче, ничего не слышно!
— Я тоже ничего не слышу! — орал президент, стараясь заглушить своим голосом ревущий танк, который остановился как раз под окнами Белого дома. Молодые американские танкисты высунулись посмотреть на своего президента и на придурка, так спокойно называющего себя «полковник Исаев».
Максим Максимович, решив, что в таких условиях вести переговоры с главой правительства США невозможно, вытащил из правого кармана галифе разрывную гранату, выдернул кольцо и c криком «Ура», бросил в танк.
Танкисты, как зайцы, разбежались врассыпную, а на месте, где раньше стоял танк, образовалась глубокая воронка.
— Отличные у вас гранаты, — угрюмо сказал президент и прикусил себе язык.
— Не жалуемся, — радостно сказал Штирлиц, вытирая сажу со лба.
— Так вы ко мне?
— К вам.
— По какому вопросу?
— Послушайте, господин президент, я в разведке не первый год, и не привык разговаривать с лицами вашего ранга, черт подери, стоя, как идиот, внизу, под окнами!
— Что вы предлагаете?
— Может, я поднимусь к вам, наверх?
— Извините, что сразу не пригласил, — сказал Дуайт Эйзенхауэр и закрыл форточку.
Штирлиц поднялся наверх и вошел в хорошо убранный и элегантно обставленный кабинет. Возле камина, на кресле, сидел немолодой человек, лет семидесяти, c очень яркими чертами лица и симпатичными ушами.
«Президент», — догадался Штирлиц.
«Штирлиц», — понял президент.
Два великих человека понимали друг друга без слов. Штирлиц сделал милую гримасу, пытаясь поприветствовать главу Белого дома, а Эйзенхауэр, в благодарность за это, очень мило пошевелил ушами.
«Хитрец», — подумал Эйзенхауэр.
«Хитрюга», — подумал Штирлиц.
Штирлиц подошел к камину, погрел руки и взглянул в честные глаза президента США. Президент ответил тем же. Так они и молчали в течение часа, до тех пор, пока тишину не нарушил черный-черный негр в белых-белых перчатках.
«Лакей», — сообразил Штирлиц.
«Штирлиц», — недвусмысленно подумал лакей.
«Откуда он меня может знать?» — подумал Штирлиц.
«От верблюда!» — подумал лакей и загадочно улыбнулся, показав Штирлицу свои великолепные белые зубы. Затем он тихим шагом подошел к президенту и что-то шепнул ему на ухо. Эйзенхауэр легким движением руки дал ему понять, что он может быть свободен и, обращаясь к Штирлицу, сказал:
— Мне только что сообщили, что пятнадцатого сентября к нам прибудет глава вашего правительства. Вы, наверное, по этому поводу пришли ко мне?
— Как вам сказать?
— Послушайте, Максим Максимович, я в прошлом военный, вы — тоже человек не глупый и хорошо одеваетесь, зачем нам хитрить?
— Я просто хотел сказать…
— Вот этого не надо.
— Ну, тогда…
— А зачем?
— Чтобы не осложнять…
— Об этом вы можете не беспокоиться, — сказал президент и закурил «Беломорканал», протягивая пачку Штирлицу; Штирлиц взял измятую папиросу и тоже закурил, c удовольствием вдыхая аромат близкого его сердцу табака.
— Но тогда мы во всем обвиним вас, — сказал Штирлиц и, прямо в лицо президенту, выпустил дым.
— Нас? — покашливая, спросил президент.
— А кого же еще?
— Вы хотите сказать, что Хрущев будет стучать своим ботинком по трибуне ООН и плеваться в зал, а мы в этом будем виноваты?!
— C чего вы взяли, что он будет стучать? — недоумевая, спросил Штирлиц.
— А что же по-вашему он будет там делать? — высморкавшись, сказал Эйзенхауэр.
Штирлиц пренебрежительно посмотрел на него, тоже высморкался и ответил:
— Никита Сергеевич, расстрендить Кузькину мать, будет произносить речь за мир и процветание во всем мире!
— Какую мать?
— Кузькину мать!
— Вы что, надо мной издеваетесь?! — возмутился Эйзенхауэр.
— Простите, я не хотел вас обидеть, — потупив глазки, сказал Штирлиц. — Это русский сленг и любимое выражение Никиты Сергеевича.
— А-а-а! — протянул президент.
Прошел еще один час. Тот же лакей принес кофе. Штирлиц отпил глоток и его чуть не вырвало.
— Что это за гадостью вас поят?! — возмутился он.
— Это же кофе, — извиняясь, сказал лакей.
— Меня таким суррогатом даже в нацистских застенках не поили! — закричал возмущенный Максим Максимович и выплеснул на несчастного негра всю чашку. Тот что-то пробормотал на уругвайском языке с легким перуанским акцентом и, еще раз извиняясь, вышел.
Эйзенхауэр тоже извинился перед Штирлицем. Штирлиц простил ему и не стал доставать свой любимый кастет.
«Классно было бы, если бы я врезал ему!» — подумал полковник Исаев.
«Руки не доросли!» — подумал президент США, а вслух сказал: — Максим Максимович, мы с вами умные люди и зачем осложнять отношения из-за какой-то чашки кофе?
— Хорошо. Ну, допустим, вы все уже знаете. Допустим, вы даже знаете то, о чем я даже не догадываюсь. Допустим, Хрущев будет себя вести безобразно в зале ООН. Я здесь не за этим. — И Штирлиц протянул президенту шифровку с заданием Центра.
Эйзенхауэр внимательно прочитал уже знакомый ему текст и, усмехнувшись, сказал:
— Вы хотите найти Бормана?
— Вы умный человек. Мы прекрасно понимаем друг друга. Вы знаете, где он?
— Знаю, — сказал Дуайт, шевеля ушами.
Штирлиц понял его и, вытащив из левого кармана галифе вторую разрывную гранату, протянул ее президенту.
— Годится! — сказал президент, пряча гранату в бронированный сейф. — Борман находится в вашем ведомстве, в параллельной камере с Гитлером.
— Благодарю вас, — сказал Штирлиц и, чеканя шаг, вышел из кабинета.
Придя в свой номер, Штирлиц передал Родине следующее послание: