— Хорошо! Два ящика тушенки! — начал торговаться бывший маршал авиации Германии.
— Как! Вы мне пытаетесь всучить взятку?
— Ну, что вы, товарищ Исаев…
— Именно взятку!
— Три ящика!
— Дело очень сложное… — промямлил Штирлиц.
— Четыре!
— Конечно, надо подумать, обмозговать столь щекотливое дело.
— Четыре ящика и триста пачек «Беломора»!
— Хорошо! Но товар вперед! Вы мне товар — я вам партийные билетики! По рукам?
— По рукам! — сказал сияющий Геринг, провожая Штирлица до двери.
— Да, чуть было не забыл, так как вы теперь наш человек, даю вам первое партийное задание.
— Я вас внимательно слушаю, товарищ Исаев.
— Подготовьте документы, раскрывающие всю деятельность Бормана. Особенно меня интересует вопрос, связанный с золотом партии. Кроме этого, постарайтесь выяснить куда верхушка собирается смыться, когда здесь будут наши.
— Но, штандартенфюрер…
— Никаких но!
— Я просто хотел сказать, что это задание не совсем для нашего управления… — уныло пролепетал Геринг.
— Вы что, отказываетесь? — закричал возмущенный Штирлиц.
— Товарищ Исаев, мне, как коммунисту, будет стыдно перед самим собой и перед моими новыми товарищами по партии в случае, если я не смогу выполнить задание такой важности. Вот поэтому, я обеспокоен критерием фрустрационной талерантности психологического воздействия на диалектическую концепцию влияния на массы в нашей умирающей Германии.
Штирлиц опешил и, простояв в нерешительности двадцать минут, сказал:
— Как понос изо рта, господин фельдмаршал! Вы далеко пойдете по нашей иерархической лестнице, идите по ней и никуда не сворачивайте, как завещал великий Ленин!
— Слушаюсь, товарищ полковник!
— Выполняйте задание! — четко сказал Штирлиц и вышел из кабинета.
ГЛАВА 20. ПОСЛЕДНЕЕ МГНОВЕНИЕ ВЕСНЫ
Вольф возвращался из Швейцарии на поезде «Берн — Берлин», у которого был отцеплен последний вагон, а вместо него была прикреплена цистерна с отличным армянским коньяком — все, чего сумел добиться от американцев Вольф. Гиммлер знал это и готов был сгореть от стыда. Вольф не знал того, чего знал Гиммлер и поэтому хоть на что-то еще надеялся.
Но ни Карл Вольф, ни Генрих Гиммлер, ни Вальтер Шелленберг даже не могли предположить, что в тот момент, когда поезд «Берн — Берлин» прибудет в конечный пункт своего назначения, в Берлине уже будет громыхать русская канонада, а цистерна с армянским коньяком войдет в историю, так как в ней вся элита Германии вместе со Штирлицем благополучно переправится на Кубу, где окончательно наступит разгром Третьего Рейха.
ЭПИЛОГ
За окном стояла весна, радистка Кэт и рота красноармейцев.
Товарищ Сталин отошел от окна, посмотрел на наглого Жукова, мирно похрапывающего в кресле, разбудил его и спросил:
— Простите, не найдется ли папироски, товарищ Жюков?
Жуков злобно взглянул на Верховного, для виду порылся в карманах и не найдя ничего, кроме носового платка и рубля мелочью, ответил:
— Папиросы уже того… кончились!
Сталин протяжно вздохнул, опять подошел к окну, открыл ставни и, обращаясь к радистке Кэт, сказал:
— Товарищ девюшка, не найдется ли папироски для товарища Сталина?
Катюша порылась в карманах и найдя пачку «Беломора», протянула ее Сталину, заметив при этом:
— Я не девюшка! Я Катя Козлова!
— Хорошо Катя, товарищ Берия займется вами и выяснит кто Катя, а кто Козлова! — пригрозил главнокомандующий и c грохотом закрыл окно.
— Товарищ Сталин, дайте закурить! — неожиданно сказал Жуков, увидев у генералиссимуса пачку «Беломора».
Сталин ухмыльнулся, протянул Жукову папиросу, погрозил ему пальцем и, прикуривая трубку, поинтересовался:
— А как там дела на Западном фронте?
Вместо ответа Жуков уставился в потолок.
— Ах, да… А как там чувствует себя товарищ Исаев? Он по-прежнему много работает?
Жуков злобно взглянул на Сталина.
— Это харошо. У меня для нэго есть новое задание.
А за окном стояла весна, радистка Кэт и рота красноармейцев…
Книга третья. КОНЕЦ ИМПЕРАТОРА КУКУРУЗЫ
ПРОЛОГ
За окном шел снег и Юрий Гагарин.
Никита Сергеевич отошел от окна, посмотрел на обрюзгшего Брежнева, мирно похрапывающего в кресле, разбудил его и, тупо уставившись в глаза будущего генерального секретаря ЦК КПСС, спросил:
— Леонид Ильич, вы все еще спите?
Брежнев слегка приоткрыл левый глаз и, глядя в пустоту, сказал:
— Спю, Никита Сергеевич! Спю, дорогой мой человек, спю!
Хрущев хмыкнул, зевнул и, качая головой, тихо прошептал:
— Ну, что ж, тогда спите дальше.
Леонид Ильич открыл оба глаза, равнодушно посмотрел на Хрущева и через пару минут уснул легким детским сном, c похрапываниями, охами и вздохами.
Хрущев еще раз подошел к окну, посмотрел на Юрия Алексеевича Гагарина, шагающего кругами по Красной площади, беззвучно открыл ставни и, когда первый космонавт поравнялся с ним, великий прародитель кукурузы поинтересовался:
— Юрий Алексеевич, лапочка, а вам не надоело?
— Чего не надоело? — удивился космонавт.
— Ну, это?
— Чего это?
— Ну, в том смысле… шагать! Шагать вам не надоело, погодка-то холодная?!
Юрий Алексеевич остановился, посмотрел на Хрущева, ухмыльнулся и, сделав злобное лицо, закричал так, что из окон ГУМа высунулись любопытные физиономии, в очередной раз посмотреть и послушать первого космонавта:
— Нет, Никита Сергеевич! Конечно же не надоело! Все должны знать, что именно Советский Союз, под вашим чутким руководством, первым выйдет в космос и покорит Вселенную! Слава КПСС!
— Ну, что ж, тогда шагайте дальше, — равнодушно сказал Хрущев и закрыл окно.
Неожиданно проснулся Брежнев. Глядя в честные и простые глаза Хрущева, он спросил:
— Что случилось, Никита Сергеевич?
— Ничегось, Леонид Ильич, спите!
— Все шагает?
— Шагает…
— Кстати, вчера звонил Жуков и спрашивал о дальнейшей судьбе полковника Исаева, то бишь, как его… Штирлица.
— Какого еще там Штирлица? — удивленно спросил Хрущев.
— Какого? Какого? — передразнивая Хрущева, пробурчал Брежнев. — Того самого!
— Ах, да! — Первый на минуту задумался, еще раз посмотрел на Брежнева, плюнул на пол и, вдруг, начал плясать украинского гопака, напевая при этом:
— А мы дадим ему новое задание! А мы дадим ему новое задание…
А за окном шел дождь и Юрий Гагарин…
ГЛАВА 1. ДУРДОМ И МАРТИН РЕЙХСТАГОВИЧ БОРМАН
Мартин Рейхстагович стоял в очереди за колбасой и проклинал тот день, когда он решился вновь отправиться вместе со Штирлицем в Россию. Дул московский холодный ветер, доставляя Борману немало хлопот, так как его старый, уже давно изношенный костюм рейхсляйтера пришел в состояние тряпки, выброшенной после мытья особо грязного пола. И только колбаса еще хоть как-то ободряла мелкого пакостника.
Колбаса! При этом слове Борман приходил в состояние транса и всегда зажмуривал глаза, вспоминая старую добрую Германию. Очередь двигалась медленно, что Бормана очень сильно раздражало. Раздражало его и то, что колбаса, ради которой он так долго искал деньги, попрошайничая в подворотнях и на вокзалах, проносилась мимо в сетках, авоськах и сумках ее счастливых обладателей, дождавшихся своей очереди.
«Гады, подлые гады! — думал Борман. — Никчемные людишки! Знали бы они, кто сейчас стоит вместе с ними…»
Когда перед Борманом оставалось три человека, колбаса кончилась. Бывший рейхсляйтер взвыл и, расталкивая толпу, бросился в магазин. Голод сморил мелкого пакостника и убил в нем рассудок. Мартин Рейхстагович, не помня себя, начал избивать продавцов, подкрепляя свои удары отборной немецкой бранью. Было бы ясно, чем бы все это закончилось, если бы появился Штирлиц. Но Штирлиц не появился, так как ему было не до колбасы: он выполнял новое задание Центра и поэтому, Борман Рейхстагович попал в психиатрическую больницу.
Дул холодный московский ветер. Из окна дурдома были очень хорошо видны окрестности. Борман стоял возле окна и смотрел на этот странный и чуждый ему город. Рядом с ним стояли: седеющий старик, называющий себя Наполеоном, молодой человек — Трижды Герой Мира, а также Президент Рузвельт, Премьер Уинстон Черчиль, Капитан Флинт и много других знаменитостей.
Мелкий пакостник долго доказывал медперсоналу о своем арийском происхождении и, видя, что ему верят только потому, что считают его идиотом, он больше уже не убеждал в этом никого, тем более, что его признания сулили немало неприятностей: Президент Рузвельт, узнав, что к ним прибыл Борман, влепил ему пощечину, подкрепляя ее словами: