знаете, какие мы, сыщики: изменилось поведение человека – сразу настораживаемся, решаем выяснить, что вызвало перемену…
– Да ладно, я все понимаю… Скажете мне, если найдете ответ?
– Да, Николь, я буду держать тебя в курсе, обещаю. Дай мне свой телефон.
Она написала номер на обороте парковочного талона и протянула ему. Майор положил листок во внутренний карман пиджака. Наступил неловкий момент расставания, когда не знаешь, что сказать.
– Сколько я тебе должен, Николь?
– Забудьте, майор, не оскорбляйте меня! Хорошо, что мы поговорили. Если б Ритон знал… Может, он сверху видит нас?
– Возможно…
Делестрану захотелось расцеловать женщину, но что-то его удержало. Она поняла, угадала его смущение и протянула руку, которую майор поспешил осторожно пожать, прежде чем выйти. Закрывая дверь, он адресовал ей проникновенный взгляд, как будто хотел сказать: «Береги себя, Николь!»
6
– Что-то случилось, Жюль?
Это был не вопрос, а сложившийся за годы совместной жизни способ сообщить мужу, что она заметила, как глубоко он погружен в свои мысли. Рассеянно глядя в чашку с крепким кофе, Делестран машинально прокрутил ложечку по часовой стрелке, звякнув металлом. Его жена вышла из душа в толстом белом махровом халате, который он подарил ей на Рождество, подошла, встала у него за спиной, прижалась щекой к его щеке и положила ладони ему на живот. Майор поднял голову, медленно откинулся назад и закрыл глаза, наслаждаясь лаской жены и смакуя поцелуй в шею. Его правая рука скользнула под халат, двинулась вверх по ноге и замерла на его любимом месте. Слабо сказано – любимом, оно словно было создано для него, хранило отпечаток прежних прикосновений. Прижимаясь к мужу, мадам Делестран вдыхала ночное тепло своего «большого кота». Он поздно лег, она не слышала, как открылась дверь. Делестран съел разогретый в микроволновке ужин на кухне, разделся в гостиной, сложил одежду на кресле в коридоре и в темноте неслышно двинулся к своей половине кровати.
– Ты беспокойно спал этой ночью. Ворочался, как будто хотел от чего-то отвязаться… Снова грязное дело?
– Дело – может быть, но не то чтобы грязное. На меня свалилась странная история, и я понятия не имею, куда она нас заведет. Не уверен, что справлюсь.
– Узнаешь, когда раскроешь дело.
«Она уже все поняла», – сказал себе Делестран, относивший проницательность жены на счет ее происхождения. Люди «от сохи» молчаливы, но куда более прозорливы, чем городские болтуны. Иногда его втайне одолевала зависть, но он боролся с недостойным чувством.
– Надеюсь, но я спрашиваю себя, стоит ли упорствовать в желании что-нибудь найти. Может, я и правда сбиваюсь с пути – сочиняю роман, как меня иногда упрекают…
– В чем ты сомневаешься, Жюль?
– Во всем и ни в чем. В умении сочинять истории и способности распутывать их. Или в том и другом одновременно.
– Это скорее хорошая черта – уметь сомневаться. Сам знаешь, к чему приводит самоуверенность.
– Хочешь узнать эту историю?
– Сам решай.
И в этом у нее был дар. Она никогда не задавала конкретных вопросов о его работе, но умела быть рядом, когда возникала необходимость.
– Я сварю тебе кофе, садись. Будешь тост?
Делестран поднялся, приглашая жену присесть. Намазывая тающее масло на горячий хрустящий хлеб, он начал рассказ. С ней майор мог быть откровенным, как ни с кем другим. Насчет расследования, и особенно всего, что около. Она впитывала информацию, как губка впитывает воду.
Мадам Делестран разложила ежевичное варенье на два тоста, приготовленные мужем, и с удовольствием захрустела корочкой, слушая не сухой отчет, а скорее повествование, наполненное впечатлениями и чувствами. Она не упускала ни слова, потом залпом выпила кофе, вытерла губы и воскликнула:
– Ты рассказал все это, чтобы оправдаться за то, что провел вечер с проституткой, оставив меня дома одну… Браво! Ты хорош, Жюльен Делестран; прекрасная сказка! – Она мастерски разыграла негодование. Как же ему нравилась ее многоо!бразность! Возможно, это была одна из причин, по которой он влюбился. – Что собираешься делать, Жюль?
– Продолжу то, что начал: буду исследовать жизнь этого человека, попробую подобраться как можно ближе к истине. И плевать, если попусту потрачу время.
– Если б ты действительно думал, что тратишь время зря, то не стал бы этого делать. Я вижу, тебя что-то огорчает. Полагаю, этот случай как-то связан с призраками из твоего детства, но есть кое-что еще… Ты всегда умел вникать в суть. Что тебя гложет в этой истории?
«Гложет»… Она снова нашла правильное и точное слово.
– Что-то в этом деле не так, вот я и вцепился. Видишь ли, если б этот человек упал сам, напившись, он мог бы удариться головой и умереть. Но пусть мне кто-нибудь объяснит, как он оказался в бассейне. Он не мог перевалиться при падении через низкий бортик, это исключено.
– Думаешь, его кто-то толкнул?
– Да. По-другому и быть не могло. Для меня это почти очевидно. Ты наверняка понимаешь, как отвратительно выглядело бы, захоти человек закончить жизнь так по доброй воле. Только не он, только не после жизни, которую прожил. Он не мог так умереть. Так омерзительно… Вот что меня гложет. Поэтому я цепляюсь за деталь, которая на самом деле и не деталь вовсе.
Она действительно поняла, что хотел сказать муж. Все дело было в беспредельном гневе, который всегда скрывался в глубинах его существа, гневе на то, что иногда называют судьбой. Он пользовался им как ответной реакцией. Она знала, откуда это пошло. Причиной была не месть, а борьба с несправедливостью. Она любила его и за это тоже.
– Все равно будь осторожен, Жюль.
Это прозвучало, как «я люблю тебя». День мог наконец начаться.
Мадам Делестран вошла в спальню, чтобы собраться. Каждое утро она открывала школу, которой руководила, приветствуя детей и родителей. Она наслаждалась моментом, когда распахивались двери. Потом реальность становилась куда сложнее, но она тоже умела разбираться с делами и проблемами, если таковые возникали.
Было 7:15 утра. Делестран смотрел, как жена выходит из квартиры, ожидая, чтобы она подмигнула, прежде чем закрыть дверь.